Елена Капинос - Поэзия Приморских Альп. Рассказы И. А. Бунина 1920-х годов
- Название:Поэзия Приморских Альп. Рассказы И. А. Бунина 1920-х годов
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Array Литагент «Знак»
- Год:2014
- Город:Москва
- ISBN:978-5-9905762-6-1
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Елена Капинос - Поэзия Приморских Альп. Рассказы И. А. Бунина 1920-х годов краткое содержание
Приложение содержит философско-теоретические обобщения, касающиеся понимания истории, лирического сюжета и времени в русской культуре 1920-х годов.
Книга предназначена для специалистов в области истории русской литературы и теории литературы, студентов гуманитарных специальностей, всех, интересующихся лирической прозой и поэзией XX века.
Поэзия Приморских Альп. Рассказы И. А. Бунина 1920-х годов - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
Понять, был ли герой на ее похоронах, был ли он с ней в момент ее смерти, нельзя, тем более что в самом начале «Позднего часа» есть указание на то, что рассказчик покинул родной город очень рано, в «девятнадцать лет». Похороны могут быть сном во сне, грезой рассказчика, вмещенной в его парижскую мечту о родине. Обычная условность бунинских развязок подталкивает к тому, чтобы считать (как не без иронии делает это Д. Быков) идеальным завершением почти любого рассказа Бунина смерть героини, а еще лучше – двойное самоубийство возлюбленных [265]. Но наряду с развязкой не менее важна сюжетная потенциальность, «перебор» разных возможностей развития сюжета, переходы из воспоминаний к образам воспоминаний, от конкретики фактов к потенциальному впечатлению от них.
«Разноликость» героини определяет характер повествования: «Поздний час», не содержа в себе ничего, кроме смутных упоминаний о свиданиях героев, тем не менее пунктиром намечает всю жизнь героини: от девичества к женственности и смерти. Отсутствие героини в пустом городе, мечта и воспоминания о ней, ее черное кружевное платье несут в себе семантику смерти, и в то же время текст обнаруживает и противоположное смысловое движение – по мере углубления в сон и воспоминания не только усиливается осознание смерти и утраты, но и, напротив, героиня все больше оживает, а ее любовь к герою (и его к ней) набирает силу. Оживание героини происходит в сознании героя, рассказ идет о нем и от его лица, а между тем возникает иллюзия, что не герой, а героиня и ее таинственный тихий город скрывают причину происходящего с ним [266]. Ушедшие из земного бытия героини Бунина никогда не исчезают, их биография продолжается, они будто бы существуют после смерти, меняются, продолжая возбуждать жалость и любовь. Таковы Лушка («Грамматика любви»), Лика («Жизнь Арсеньева»), героиня «Позднего часа». Последние фразы «Жизни Арсеньева» могут считаться увертюрой «Позднего часа»:
Недавно я видел ее во сне – единственный раз за всю свою долгую жизнь без нее. Ей было столько же лет, как тогда, в пору нашей общей жизни и молодости, но в лице ее уже была прелесть увядшей красоты. Она была худа, на ней было что-то похожее на траур. Я видел ее смутно, но с такой силой любви, радости, с такой телесной и душевной близостью, которой не испытывал ни к кому никогда (6; 288).
Сильной позицией героини обусловлено то, что материя памяти как бы освобождается от своего носителя, становится «независимой»: у Бунина не только герой-повествователь владеет памятью, воображением и героиней, но и они владеют героем, значит, рождаясь в сознании героя, героиня захватывает это сознание целиком.
Ряд лирических приемов «Позднего часа» обеспечивает «самостоятельность» и силу героини. Главный из них – ее связь с пространством. Свидание в саду Бунин вписывает в пейзаж, в «пестрый сумрак сада», похожий на тот «пятнистый тротуар», «сквозисто устланный черными шелковыми кружевами», по которым он идет теперь в этом воображаемом городе. Главная тема здесь, как и во всем рассказе, – взгляд, зрение, и на этом фоне другие мотивы возвышаются в своей значимости:
…И мы сидели, сидели в каком-то недоумении счастья. Одной рукой я обнимал тебя, слыша биение твоего сердца, в другой держал твою руку, чувствуя через нее всю тебя 〈…〉
А потом ты проводила меня до калитки, и я сказал: – Если есть будущая жизнь и мы встретимся в ней, я стану там на колени и поцелую твои ноги за все, что ты дала мне на земле (7; 40–41).
Можно сказать, что нынешнее воображаемое посещение рассказчиком города, в котором живет это воспоминание, – прообраз той «будущей» встречи, которая им с героиней еще предстоит. Благоговением, преклонением перед бесценным даром любви и продиктован этот рассказ.
Сцена свидания в саду «прикрыта» ночной тенью, оставлена в полутьме, между тем визуальные мотивы выступают в ней на первый план, они-то и связывают героев с пространством, которое немо, но не слепо, даже напротив – оно как бы перенимает от автора/рассказчика способность остро видеть [267]. Обратим внимание на глаза героини: «быстро подойдя, с радостным испугом встретил блеск твоих ждущих глаз» (7; 40) – момент встречи; «Легкий сумрак и мерцание твоих глаз в сумраке» (7; 42) – прощание. Все, что происходит между встречей и прощанием, описано в двух планах, и второй план открывается во взгляде героя: вверху справа «безгрешно сияет над двором месяц и рыбьим блеском блестит крыша дома» (7; 40); слева он видит «заросшую сухими травами дорожку, пропадавшую под другими яблонями, а за ними низко выглядывавшую из-за какого-то другого сада одинокую зеленую звезду, теплившуюся бесстрастно и вместе с тем выжидательно, что-то беззвучно говорившую» (7; 40–41). Герой как бы глядит на мир вместе с этой звездой, любовный восторг замкнул небесное и земное в один круг. Затем тот же взгляд зеленой звезды от героя передается героине: настолько близко сходятся в тексте «выглядывающая» звезда и «мерцание твоих глаз» (примерно так же, но гораздо более схематично построена кульминация рассказа «Поздней ночью», когда герой смотрит на парижское небо и через этот взгляд, блуждающий по далеким пространствам и видящий там Россию, воссоединяется с героиней, получает возможность возвращения к ней).
Тема взгляда не только организует сцену свидания в саду, она значима для всего рассказа. Позволим себе еще раз вернуться к началу текста, ибо тема берет свое начало именно там. В «непроглядном небе» Парижа герой смотрит на свою родину и думает о ее истории и своей жизни: «все началось, протекло и завершилось на моих глазах, – так быстро и на моих глазах!» (7; 40). Финитный смысл этой фразы намекает на то, что и страна, о которой идет речь, и все ее обитатели в некотором смысле уже окончили свой земной путь, как тот покойник, «рисовое лицо» которого с «закрытыми выпуклыми веками» покачивается в гробу. Между тем повествователю дана возможность откуда-то издалека увидеть свой город, «взглянуть на гимназию» (7; 39), на «все вокруг, насколько хватало глаз» (7; 42), «взглянуть и уйти уже навсегда» (7; 41). Что касается героини, то в проекции на нее тема взгляда «подпитывается» традиционной семантикой элегической поэзии. Рассказчик помнит «черные молодые глаза» (7; 39) возлюбленной, ее «ясный взгляд» (7; 40), о его любви и о ней самой говорит «одинокая зеленая звезда» (7; 41). «Большеглазый Спас в ржавом окладе» (7; 41), невидимо глядящий на рассказчика с иконы в Скобяном ряду, и звезда замыкают цепь визуальных мотивов, благодаря которым герой и героиня соотносятся с городом, небом, Творцом, расширяя границы своего «я».
Восход звезды играет роль завершающего аккорда кульминации и финала, звездою уравниваются сад и кладбище – локусы разделенных во времени и пространстве свиданий. Предутренняя одинокая звезда, как и город, не названа ни в первом, ни во втором случае, однако, как и город, и ее можно безошибочно опознать – это Сириус, чье появление на ночном небосклоне отмечает самый поздний, предутренний час ночи. Одна и та же звезда соединяет героя и героиню через предел земной жизни. Именно с этой, дважды восходящей в рассказе звездой, связаны и другие лейтмотивы текста: ночь «Позднего часа» освещена месяцем, он светит и в самом начале, где месячный свет ловят глазницы-иллюминаторы парохода, стоящего на знакомой и вместе с тем неузнаваемой реке (это «вообще река» – «так было и на Ниле»), тот же месяц «сияет над двором» в саду. В свете месяца кружево мостовой в вечернем городе рисует образ героини в ее черном вечернем платье («Я шел – большой месяц тоже шел, катясь и сквозя в черноте ветвей зеркальным кругом; широкие улицы лежали в тени» (7; 38)), и та же кружевная тень от листьев лежит под деревьями на кладбище:
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: