Елена Капинос - Поэзия Приморских Альп. Рассказы И. А. Бунина 1920-х годов
- Название:Поэзия Приморских Альп. Рассказы И. А. Бунина 1920-х годов
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Array Литагент «Знак»
- Год:2014
- Город:Москва
- ISBN:978-5-9905762-6-1
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Елена Капинос - Поэзия Приморских Альп. Рассказы И. А. Бунина 1920-х годов краткое содержание
Приложение содержит философско-теоретические обобщения, касающиеся понимания истории, лирического сюжета и времени в русской культуре 1920-х годов.
Книга предназначена для специалистов в области истории русской литературы и теории литературы, студентов гуманитарных специальностей, всех, интересующихся лирической прозой и поэзией XX века.
Поэзия Приморских Альп. Рассказы И. А. Бунина 1920-х годов - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
В зале не топят, – там простор, холод, стынут на стенах портреты деревянного, темноликого дедушки в кудрявом парике и курносого, в мундире с красными отворотами, императора Павла, и насквозь промерзает куча каких-то старинных портретов и шандалов, сваленных в маленькой, давно упраздненной буфетной, заглядывать в полустеклянную дверку которой было в детстве таинственным наслаждением 〈…〉 Сколько бродил я в этом лунном дыму, по длинным теневым решеткам от окон, лежащим на полу, сколько юношеских дум передумал, сколько твердил вельможно-гордые державинские строки:
На темно-голубом эфире
Златая плавала луна…
Сквозь окна дом мой озаряла
И палевым своим лучом
Златые стекла рисовала
На лаковом полу моем (6; 101).
Этот эпизод тоже показывает, как стихотворный отрывок стыкуется с прозаическим текстом, его окружающим. В цитате (у Бунина приводится очень известный, хрестоматийный пример из «Видения Мурзы») есть сложное прилагательное – «темно-голубой», в котором мгновенно опознается пристрастие Державина к двусоставным эпитетам. Подобное по структуре прилагательное «вельможно-гордые» предваряет появление чужого стихотворного фрагмента в бунинском тексте (Бунин вообще перенял у Державина любовь к пышным, двукорневым прилагательным, их можно найти почти в каждом тексте, особенно много – в «Жизни Арсеньева»), а блеск державинского «лакового пола» раньше, чем появляется цитата, можно заметить на полу батуринского дома: «в этом лунном дыму, по длинным теневым решеткам от окон, лежащим на полу». Тот же державинский «лаковый пол» есть и в «Несрочной весне»: «В лаковых полах отсвечивала драгоценная мебель» (5; 124) [306]. А в «Жизни Арсеньева» выдержка из Державина служит поводом к незаметному перемещению героя из Батурина в дом Писарева, в старинную библиотеку старика-хозяина:
Там оказалось множество чудеснейших томиков в толстых переплетах из темно-золотистой кожи с золотыми звездочками на корешках – Сумароков, Анна Бунина, Державин, Батюшков, Жуковский, Веневитинов, Языков, Козлов, Боратынский… Как восхитительны были их романтические виньетки, – лиры, урны, шлемы, венки, – их шрифт, их шершавая, чаще всего синеватая бумага и чистая, стройная красота, благородство, высокий строй всего того, что было на этой бумаге напечатано (6; 101),
удивительно похожую на библиотеку «Несрочной весны» и «Антоновских яблок». А. К. Жолковский иронически предположил, что все герои Бунина читают одну и ту же книгу, вслед за ним можно было бы сказать, что в прозе Бунина под разными именами описывается одно и то же имение, один и тот же барский дом с окнами, выходящими в зимний или летний сад, и библиотекой, собранной из старых журналов и старинных книг в кожаных переплетах.
Возникающий в финале «Развалин» Державина мотив запустения становится ключевым и для финала «Несрочной весны»:
Запустение, окружающее нас, неописуемо, развалинам и могилам нет конца и счета: что осталось нам, кроме «Летейских теней» и той «несрочной весны», к которой так убедительно призывают они нас (5; 129).
Значение местоимения «они» здесь слегка расплывается, «подтекает»; грамматически «они» – «могилы» и «развалины», это они обещают «несрочную весну», но у местоимения есть и другой оттенок. «Они» – это поэты, написавшие «Запустение», «Развалины» и множество других элегий на тему руин. Екатерининская элегия Державина увенчана аллегорией плачущей любви и изысканной анафорой, отозвавшейся в середине предпоследней строки («все», «все», «вся»). Последние четыре стиха «Развалин» нагнетают впечатление ужаса и омертвения, захватившего «все и вся», завершаясь образом осиротелой любви, столь характерным для Бунина:
Все тьмой покрылось, запустело;
Все в прах упало, помертвело;
От ужаса вся стынет кровь, –
Лишь плачет сирая любовь.
«Несрочная весна» и «Запустение» Боратынского: «к роду отцов своих»
Если подтексты из Державина и, особенно, Батюшкова в рассказе Бунина скрыты, то элегия «Запустение» (1834) дважды цитируется; поэтический неологизм Боратынского «несрочная весна» Бунин ставит в заглавие своей вещи [307]. «Странное» вне поэтического контекста словосочетание «несрочная весна» [308]появляется в элегии, описывающей не весеннюю, а осеннюю прогулку по давно оставленному героем родному имению:
Я посетил тебя, пленительная сень,
Не в дни веселые живительного мая…
〈……………………………………… 〉
В осенней наготе стояли дерева… [309]
Не стоит сомневаться в том, что «несрочная весна» означает не «природную», а элизийскую весну, длящуюся вечно, именно поэтому «несрочная весна» совместима с любым другим временем года. Словосочетание «несрочная весна» стоит у Боратынского в конце длинной лирической медитации и как будто закрепляет идею длительности, переводит реальное ощущение внушительного объема всей элегии и каждого ее отдельного стиха (разностопный ямб с преобладанием 6-стопных строк) в идеальный план. Подбирая заглавие и цитаты из «Запустения» для своего рассказа, Бунин сосредотачивает внимание именно на окончании элегии, где кажется, что лирический герой идет уже не по тропинкам парка, а вступает на «нездешние», бесконечные луга.
«Запустение» Боратынского – это классическая элегия на тему руин, поэтому в ней наличествует весь набор мотивов, присущих этому жанру: заглохшие тропинки, высохший пруд, ветхий мостик и т. п., но важны не столько мотивы, сколько ритм и пространственные векторы элегии, подробно описанные В. Н. Топоровым [310]. Лирический герой элегии не просто бродит по парку, он идет очень медленно, останавливаясь от того, что неверная дорога то и дело обрывается (и ритм стиха здесь моделирует обвалы: «Дорожка смелая ведет меня… обвал / Вдруг поглотил ее… Я стал / И глубь нежданную измерил грустным взором») и все время спускается вниз, от чего читателю передается ощущение холода преисподней. Лишь в самом конце мрачная печаль запустения сменяется надеждой на встречу со светлой Летейской тенью, именно этот, самый загадочный отрывок, цитирует Бунин на последней странице своего рассказа:
Он убедительно пророчит мне страну,
Где я наследую несрочную весну,
Где разрушения следов я не примечу,
Где в сладостной тени невянущих дубов,
У нескудеющих ручьев,
Я тень священную мне встречу [311].
Конечно, в тексте Бунина тоже отзывается затрудненный и медленный ритм, заданный «Запустением» Боратынского. Дорога в заброшенное имение для героя Бунина полна непреодолимых препятствий, сама усадьба скрыта в глубине густых лесов («кругом – заповедные леса, глушь и тишина неописуемые» – 5; 122). Попав в дом, герой долго бродит по комнатам, беспрестанно останавливаясь в залах, кабинетах, покоях, надолго задерживается в библиотеке. Бунин как бы повторяет вектор движения лирического героя Боратынского – спускаясь вниз, в библиотеку, герой «Несрочной весны» оказывается будто бы в склепе:
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: