Владимир Бахмутский - В поисках великого может быть

(Первая часть. Ночь)

Это – особое пасхальное утро. Он видит радостных людей, направляющихся в храм на праздничную пасхальную службу, и в его воображении снова звучат слова ангельского хора:

Христос воскрес!

Пасха Христова

С нами, и снова

Жизнь до основы.

Вся без завес.

Будьте готовы

Сбросить оковы

Силой святого

Слова его,

Тленья земного,

Сна гробового,

С сердца любого

С мира всего. (360)

(Первая часть. Ночь)

Это пение и всеобщее пасхальное ликование останавливают Фауста. Он вспоминает своё детство. Сейчас он, может быть, уже утратил эту безоговорочную, искреннюю веру в Бога, его переполняют сомнения, но в детстве был полон веры.

Ведь чудо – веры лучшее дитя.

Я не сумею унестись в те сферы,

Откуда радостная весть пришла.

Хотя и ныне, много лет спустя,

Вы мне вернули жизнь, колокола,

Как в памятные годы детской веры,

Когда вы оставляли на челе

Свой поцелуй в ночной тиши субботней.

Ваш гул звучал таинственней во мгле,

Молитва с уст срывалась безотчётней.

Я убегал на луговой откос,

Такая грусть меня обуревала,

Я плакал, упиваясь счастьем слёз,

И мир во мне рождался небывалый.

С тех пор в душе со светлым воскресеньем

Связалось всё, что чисто и светло. (361)

(Первая часть. Ночь)

Это было, наверное, самое счастливое, самое светлое его время. Воспоминания о той поре, когда он разделял со всеми радость этого особенного пасхального утра, заставляют Фауста остаться жить.

И, может быть, под влиянием этих давних детских воспоминаний он берёт в руки «Евангелие», к которому давно уже не обращался. Фауст решает перевести начальные слова «Евангелия от Иоанна». Как известно, оно открывается словами: «В начале было Слово». (Первая часть. Рабочая комната Фауста). (362)

Фауст пробует перевести греческий текст, в котором использовано слово «логос». Он думает, что это неудачный перевод и надо бы сказать иначе. У него получается: «В начале мысль была». Ведь «слово», в сущности, это и есть мысль. Но и этот вариант кажется Фаусту неточным. «Была в начале сила» – заключает он далее. Дух – вторичен, первична же некая непостижимая сила, дающая всему начало. Однако и это его не устраивает. И тогда Фаусту приходит в голову перевод с точки зрения логики странный: «Сперва деянье было». Деянье не может быть «сперва», поскольку деянье – это всегда соединение духа и силы. Но то, что Фауст именно так перевёл эту начальную фразу, не случайно. Возможно, это был бы и не последний вариант, но в этот момент у ног Фауста появляется чёрный пудель, облик которого принял Мефистофель.

Мефистофель, в каком бы обличье не представал, всё равно – это бес, чёрт. Вот самое важное и самое точное, что можно сказать об этом персонаже. Но к этому следует ещё кое-что добавить. Образ чёрта вообще очень изменчив. На протяжении веков, бесспорно, менялся и образ Бога. Есть верховное божество языческих религий, Бог христианский, мусульманский и т.д. Но представление о Боге менялось очень медленно и на очень больших исторических промежутках. А вот образ чёрта куда более подвижен. Каждая историческая эпоха, в сущности, рождала свой собственный образ: существовали чёрт Средневековья, чёрт эпохи Возрождения, XVII века, XVIII, XIX веков, чёрт века XX, наконец. Кроме того, разные национальные культуры привносили в этот образ свои уникальные особенности. Есть русский чёрт, есть немецкий, французский, английский. Так вот, если наиболее точно охарактеризовать образ Мефистофеля в трагедии Гёте, – это немецкий чёрт XVIII века. Он образован, между прочим, просвещён настолько, что может вести разговоры с учениками Фауста.

Дело в том, что это разнообразие – естественно, зло вообще куда более разнообразно, чем добро. Уродство более разнообразно, чем красота. Существуют, конечно, и разные формы красоты, но формы уродства – бесконечны. Поэтому и форм зла гораздо больше. Что Гёте вкладывал в понятие зла и что воплощено в образе Мефистофеля?

Сам Мефистофель, представляясь Фаусту, скажет о себе:

Я дух, всегда привыкший отрицать.

И с основаньем: ничего не надо.

Нет в мире вещи, стоящей пощады.

Творенье не годится никуда.

Итак, я то, что ваша мысль связала

С понятьем разрушенья, зла, вреда.

Вот прирожденное мое начало,

Моя среда. (363)

Итак, для Гёте зло – это силы разрушения, а добро – силы созидания в самом широком смысле слова.

Что такое силы разрушения? В сущности, это – естественные процессы природы. На современном языке это называется – энтропия. Все естественные процессы в нашей земной действительности в конечном итоге направлены к разрушению. Всё в конце концов приходит в негодность: люди стареют и умирают, предметы ветшают и выходят из строя, даже камни рассыпаются, превращаясь в песок. Таков естественный порядок вещей, и поэтому созидать – значит противостоять разрушению. Приведу простые, совсем элементарные примеры, с которыми каждый знаком по собственному опыту. Для того чтобы в комнате стало грязно, делать ничего не нужно. Никаких усилий для этого не требуется. А вот чтобы было чисто – необходимо постараться. Если не делать уборку в течение нескольких дней, обязательно станет грязно. То есть всякое разрушение – естественно. Созидание же – это некий обратный, противостоящий разрушению процесс. Все разрушения, кстати, происходят крайне стремительно, созидание же медленно и всегда требует осознанных действий.

В принципе, что для человека более естественно: трудиться или лениться? Конечно, лениться. Например, приходят студенты сдавать экзамен, и начинается: «Я читал, но ничего не помню, у меня плохая память». Но причём здесь память! Забывать, в общем-то, абсолютно нормально, это естественный процесс… Но не в день экзамена. Чтобы помнить, требуются усилия.

В «Фаусте» есть очень существенная фраза, которую часто цитируют. Булгаков даже поставил эти слова эпиграфом к своему роману «Мастер и Маргарита». Их произносит Мефистофель, представляясь Фаусту: «Я часть той силы, что без числа // Творит добро, всему желая зла». (364)

Это важные слова, но их не всегда правильно истолковывают. Чаще всего эти слова понимаются односторонне, но то, что включает в себя такая трактовка, справедливо. Гёте, безусловно, верил в то, что добро сильнее зла, и оно в конце концов побеждает. Но он понимал и другое: именно силы разрушения подталкивают к созиданию. С разрушением нужно бороться, силам разрушения приходится всё время противодействовать, и это, в сущности, стимулирует прогресс, зло в конечном итоге способствует добру.