Михаэль фон Альбрехт - Мастера римской прозы. От Катона до Апулея. Истолкования

Языковой материал у Клавдия не отличается единством: обычный язык сенатских речей, конвенциональный как в похвалах, так и в порицаниях, сдержанный и осторожный вплоть до нечеткости, контрастирует с элементами языка историков и отдельными отборными, даже изысканными причастными конструкциями. Однако эти различия — не результат произвола, они возникают в силу приспособления к каждому конкретному предмету и конкретной ситуации.

Более однородны языковые средства Тацита. Это можно отметить уже по окончанию -ere (3-е л. мн. ч. перфекта); оно употребляется у Тацита не только при упоминании исторических фактов (instruxere), но — в противоположность Клавдию — ив самих рассуждениях: omnia... quae пипс vetustissima creduntur, nova fuere. Точно также саллюстиево/essus, усталый (знаменательно, что Цезарь его избегает) стоит в оценивающем предложении. Сочетание этого причастия, обычно относимого к лицам, со словом imperium производит поэтическое впечатление573.

Как притязательно выражен процесс романизации — дважды в зевгматической форме! Повсюду можно ощутить стремление избежать конвенциональных выражений (Клавдий, напротив, последовательно употребляет termini technici политической жизни574, напр., i, 34 сл. distributum consulare imperium tribunosque militum consulari imperio appellatos, [что] консульские полномочия были распределены и назначены военные трибуны с консульской властью575); напрасно было бы искать у Тацита и coloniae ас municipia (Клавдий 2, з), эту фактическую основу он описывает в загадочных выражениях: specie deductarum per orbem terrae legionum (причем есть расчет на оттенок deductarum coloniarum, но специальное обозначение не появляется)576. Аналогичное самоограничение налагает на себя Тацит и в использовании элативов, когда речь идет о стертых конвенциональных формулах признания (ср. положительную степень insignes viros)S77.

Со стилистической точки зрения, мы все время обнаруживали у Клавдия избыточность, у Тацита — эллипсисы. Прежде чем извлекать из этого факта заключения по индивидуальной психологии, нужно, разумеется, принять во внимание социально-психологическую ситуацию авторов. Клавдий говорит в сенате, и для него целесообразно убедить слушателей в тактичной форме; некоторая обстоятельность — часто дипломатическое требование и может относиться к этосу ораторского выступления 578.

У Тацита, напротив, нет потребности ориентироваться на часто равнодушную и не всегда внимательную массу слушателей, он может рассчитывать на отзывчивых читателей, напряженно ожидающих любых его стилистических тонкостей и могущих ими наслаждаться спокойно579. На практике речь в духе этой тацитовской выглядела бы вряд ли иначе, чем брутова в «Юлии Цезаре» Шекспира: остроумная и скупая, но недостаточно контактная и сплетенная слишком тонко, чтоб произвести впечатление.

Таким образом, в конечном итоге жанровые отличия определены разной публикой. Если Тацит, невзирая на то, в исторических трудах оформляет речи несколько иначе, чем собственно повествование580, то, как показала наша интерпретация, расстояние между реально произнесенной речью и ее воспроизведением гораздо значительнее, чем имманентная стилистическая разница в рамках одного произведения; брахилогия, эллипсис, зевгма и стремление к возвышенному — такой отпечаток Тацит накладывает как на рассматриваемую вымышленную речь, так и на все остальное.

Вообще оригинальная речь Клавдия — в высшей степени коммуникативный акт. Ирония — опасное оружие в руках оратора; поскольку она вызывает антипатию, очень легко она может обратиться и против него самого. Тацит же мог — мы это видели — прибегать к ней безо всяких опасений. Однако же Клавдий насыщает свою речь юмором581 и завоевывает этим способом симпатии сенаторов. Он с удовольствием задерживается на ситуации обедневшей женщины благородного происхождения, которой потому приходится выходить замуж за иностранца. Он хвалит верность галлов, не восставших во время войны с германцами, хотя как раз в это время проводился ценз, и напоминает, что

это — проблема и аля сегодняшнего Рима. Даже форма, в которой он говорит о своем завоевании Британии, вовсе не прямолинейна; реплику прерывает и придает ей юмористическую окраску безобидная самоирония582. Таким образом, величество и юмор в действительности более совместимы, нежели в историографии.

Мы наблюдали целый ряд языковых приемов, которыми Клавдий пытается отнять остроту у своих высказываний. У Тацита мы видим обратное: eodem die hostes, dein cives; advenae in nos regnaverunt. Почти в каждом предложении можно распознать тенденцию к эпиграмматическому заострению; противоположная склонность проявляется в клавдиевом стиле «высказываний задним числом», его прибавления уводят от темы, та- цитовские — строго тематичны583.

Каковы наши возможности сквозь жанровые границы разглядеть стилистическую индивидуальность авторов? Известно, что и Клавдий был историком, но не подражателем Саллюстия, а ливиевой школы584. Контрпример невозмутимого «молочного обилия», lactea ubertas ЛивияS8S, позволяет оценить: за стилем тацитовой главы стоит не только жанровая традиция, но и собственная художественная воля дисциплинированного «нового» сенатора. — Вспомним, с другой стороны, трезвую и прямолинейную дикцию прочих сенатских постановлений и императорских деклараций, и тогда в ученой обстоятельности и непринужденном юморе этого императора, лишенного претензий выходца из древнего рода, мы почувствуем его индивидуальный тон.

Основная характерная черта языка речи Клавдия — несмотря на иногда встречающуюся у него вычурность — то, что в целом он конвенционален, но ход мысли — индивидуален.

С Тацитом в известном смысле дело обстоит наоборот. В интеллектуальной области он ищет типического, а в словах — акцентуируя своеобразие исторического языка — стоящее за рамками банального: избегая нормального и повторяя изысканные структуры он, безусловно, создает новую, далекую от исходной языковую норму586.

Ineptum в фактическом отношении и proprium — в стилистическом у Клавдия, как и фактическое aptum и стилистическое improprium у Тацита, тем самым, — нечто большее, чем механическая разница жанров; специфическая конфигурация в каждом конкретном случае характерна как для личности обоих авторов, так и для их стилистических целей587.

Охотничий ТРОФЕЙ ПИСАТЕЛЯ 588

С. Plinius Cornelio Tacito suo s.

Ridebis, et licet rideas. Ego ille, quem nosti, apros tres et quidem pulcherrimos cepi. «ipse?» inquis. ipse ; non tamen ut omnino ab inertia mea et quiete discederem. ad retia sede- bam; erat in proximo non venabulum aut lanc ea, sed stilus et pugillares; meditabar aliquid enotabamque, ut si manus va- cuas, plenas tamen ceras reportarem. non est quod contemnas hoc studendi genus; mirum est ut animus agitatione motuque corporis excitetur; iam undique silvae et solitudo ipsumque illud silentium quod venationi datur, magna cogitationis in- citamenta sunt, proinde cum venabere, licebit auctore me ut panarium et lagunculam sic etiam pugillares feras: experieris non Dianam magis montibus quam Minervam inerrare. Vale.