Михаэль фон Альбрехт - Мастера римской прозы. От Катона до Апулея. Истолкования

Структура повествования

Превращенный в осла Луций должен пережить, что собственный верный конь и товарищ по ослиной доле отгоняют его от яслей с кормом. В начале нашего отрывка он дуется на них. Плюсквамперфект (concesseram, отступил) означает эту констатацию как фон для следующего. Размышления об испытанной несправедливости и план мести также не задуманы как главное действие, они предпосланы в придаточном времени в виде ретар- дирующего момента главному предложению, которое приносит самый большой сюрприз: respicio. Осел замечает украшенное розами изображение конской богини Эпоны. Еще внутри главного предложения последовательность предметов повышает напряжение: сначала видишь перед собой опорный столб, — его расположение и назначение объясняются, затем изображение богини и только в конце — венки из цветов, несущих избавление. В раздумьях Луция есть краткий намек на спасительную силу роз: так ретардация и подготовка к последующему взаимно уравновешивают друг друга. Знание о спасительной силе Апулей формулирует в предпосланном причастии, а в приложении подчеркивает надежду как побудительный аффект и затем в главном предложении (insurgo) очень наглядно показывает в аблативных дополнениях гротескные вихляния осла, жаждущего роз. Предложение оканчивается имперфектом — попытка не увенчалась успехом. Подвешенное состояние длится в причастии, выражающем одновременность: quod те... conantem; перспектива плохого конца — как и прежде заявленный мотив роз — оформляется в аблативе; затем новый субъект—раб — назван и (как было с описанием столба) представлен в придаточном предложении. После этих ретардирующих замечаний события развиваются стремительно: repente conspiciens indignatus exurgit et: «quo usque tandem», inquit, внезапно увидев, возмущенный вскакивает и говорит: «Доколе, наконец?». Драматизм усилен тем, что вводный глагол стоит позади первого словосочетания речи и таким образом изолирует патетическую цитату из Цицерона.

После речи, которую мы рассмотрим отдельно, заключительная фраза охватывает целый ряд действий. Трижды повторяется ритмика «причастие/финит- ный глагол», сначала в двух главных предложениях, потом в придаточном. С психологической ловкостью изыскание палки растянуто на полтора предложения (оглядывание вокруг в поисках оружия — обнаружение поленницы — отыскание самой мощной дубины); середина фразы — порка; конец процедуры искусно перенесен в придаточное предложение (non prius... quam... profugit), — часто применяемый прием зрелого повествовательного стиля, прежде всего в сочетании с donee604. Апулей, однако же, прибавляет к этому еще одну тонкость: внезапное, опрокидывающее ситуацию явление — вторжение разбойников — оттеснено в аблативную конструкцию придаточного; таким образом, читателю остается напряженно следить, затаив дыхание.

Ритм апулеевского рассказа определяется сменой напряжения, которое постепенно растет в предварительных причастных конструкциях и придаточных предложениях, и поспешным разрешением в главном. Эффектное перемещение заключительного аккорда в придаточное образует запланированную кульминацию. Стоит особенно выделить искусно вплетенные в аблативные конструкции предвосхищения тем и событий, которые впоследствии приобретут важность. Нужно обратить еще внимание на искусство, с которым подвешенное состояние, достигнутое в конце предложения, сохраняется в начале следующего благодаря причастию настоящего времени.

Полученный к настоящему моменту скорее эскизный образ апулеевского повествовательного стиля должен быть оживлен и углублен анализом перспективы и палитры.

Перспектива со стороны осла

Во всем тексте сохраняется точка зрения осла Луция. Вместе с ним читатель из перспективы стойла смотрит на столб и на изображение богини Эпоны на этом столбе. Социальные, моральные и юридические представления, привнесенные из человеческого прошлого, последовательно переносятся в новое окружение. Другие животные называются collegae; они «отправили в изгнание» героя от кормушки; до сих пор верный конь — только что vector meus probissimus605, мой честнейший возчик, — обернулся equus perjidus, конем-предателем. Луций размышляет о мести; в этом значении vindicta — поэтическое и тацитовское слово. Что за выражение по отношению к коню! Еще более возвышенным становится язык при виде спасительных роз — об этом позже; контраст ему создает непосредственно следующее потом реалистическое описание тщетных вихляний неуклюжего ослиного тела. Независимые аблативы привносят в описание элемент технической точности, напоминающей знаменитое изображение увековеченной в скульптуре боевой позы Хабрия у Корнелия Непота606 или описания стратегических маневров и боевых машин у Цезаря. Повтор quantum... adnitipoteram — quanto maxime nisu poteram, изо всех сил насколько мог, содержательно подчеркивает старание, формально, быть может, и ослиную неловкость. Какой контраст между поэтическим изображением душевного состояния и точным описанием стоящего на задних ногах животного! Но повествование от первого лица не прекращается и здесь, «автопортрет» осуществляется с гротескной последовательностью.

Парадоксальная ситуация — в измененной форме продолжает существовать прежнее сознание — отражается во встрече хозяина и раба: servulus meus указывает на прежнее «я»; quod те... conantem в том же предложении — на новое. Таким образом комически подчеркивается перемена в расстановке сил: раб резко разговаривает со своим хозяином как с конченой клячей и потчует его ударами: бурлескный вариант ситуации, трагически оформленной у Овидия в рассказе об Актеоне607.

Может быть, поразительнее всего — удержание избранной точки зрения в конце нашего отрывка: вторжение разбойников в глазах нашего осла — изначально вовсе не главное событие, оно важно лишь в том отношении, что рабу приходится искать спасения в бегстве, так что животное освобождается от своего мучителя.

Прозрачность языка

Прилагательное го$апи$, в остальных случаях сохраняющее свое конкретное значение608, сохраняет и здесь свой «технический» характер, но благодаря контексту вырвано из сферы конкретного; сочетание технического языка и таинственного содержания создает специфическую атмосферу магии. АихШит, помощь> изначально военный термин609, также придает выражению трезвую едкость. Насколько точен язык, настолько же расплывчато представление. Прямое обозначение «розы» избегается. Абстрактная часть оборота означает что-то вроде действующего через розы или розообразного, в чем проявляется помощь: выражение, трансцендируя предметное содержание, указывает на мистическое избавление в одиннадцатой книге.

В том же направлении указывает словосочетание adgnito $а!иЬап ргае$1<���Ио, узнав спасительную защиту. Вычурность при упоминании ощущений Луция перед лицом роз производит отчуждающий эффект. Хотя по отдельности все слова встречаются у Цицерона, благодаря сочетаниям они в своей религиозной тональности становятся апулеевскими. Точно так же, как и auxilium, praesidium изначально — военный термин; в нашем романе он по большей части употребляется в совершенно формальном смысле610; один раз он встречается в контексте молитвы: девочка, спасающаяся от разбойников, взывает к богам о помощи и обращается к ослу Луцию как «praesidium meae libertatis meaeque salutis», защите моей свободы и моего спасения. Не без претензий кинжал в 2,18, i8 обозначен как salutis meae praesidia, защита моего спасения. Технический термин, употребляемый практически в смысле «средства», в том месте, которое послужило нам отправной точкой, благодаря сочетанию с прилагательным salutare получает магиче- ски-религиозное звучание. Можно подтвердить это деталями. В одиннадцатой книге небесная царица Изида говорит: iam tibi providentia теа illucescit dies salutaris, уже для тебя промышлением моим рассветает спасительный день (il, s, 20)611.