Вячеслав Недошивин - Литературная Москва. Дома и судьбы, события и тайны

Этот жилой дом построен (я проверял) в 1912 г. А через год сюда, на 4-й этаж (шесть окон на улицу), вселилась семья Домбровских с четырехлетним сыном Юрой. Так вот, напротив их дома, за 10 лет до этого, с 1903 г., стоял уже ныне снесенный (2008) дом 13. И это, если хотите, начало «географии» и литературы, и жизни писателя.

«Черт догадал меня родиться в России с душою и с талантом», — написал когда-то Пушкин. Так вот, Юрию Домбровскому, крупнейшему русскому писателю ХХ в., не иначе как черт догадал родиться и умереть меж двух самых литературных домов Москвы. Да что там — главных литературных домов советской страны…

Писатель Юрий Домбровс

В доме № 13, против которого вырос и бегал в школу Юрий Домбровский, будет десятилетиями располагаться редакция «Литературной газеты», первой газеты писателей. А убьют его в мае 1978 г. фактически в Центральном доме литераторов ( Поварская ул., 50), где он будет смертельно избит в фойе «неустановленными лицами» и через два месяца скончается от побоев. И только через 15 лет после этого, в 1993-м, у нас выйдет шеститомник его собрания сочинений, куда войдут и «Хранитель древностей», и «Факультет ненужных вещей».

Он родился в Москве, но не в этом доме, а в не сохранившемся здании на Петровском бул., 23/1. Потом с родителями пожил три года в Бол. Сергиевском, 5, тоже, к сожалению, не уцелевшем. И первый раз арестуют его в 1933-м тоже не здесь — в Николопесковском пер., 14. Потом аресты в 1936-м и 1939-м в ссылке в Казахстане. Наконец, последний, четвертый арест, вновь падет на Москву — ночью, в марте 1949-го его «возьмут» в его доме на Воздвиженке, 4/7. Конечно, вновь по доносу и вновь за «антисоветскую пропаганду и агитацию». Только в 1958 г. Домбровский вернется на родину и поселится сначала на Бол. Сухаревском пер., 15, где у него бывали уже и Юрий Казаков, и Сергей Наровчатов, и Юрий Давыдов, и Виктор Лихоносов, а в 1976-м переедет в последнюю квартиру ( Просторная ул., 6). Четыре ареста за жизнь — не много ли для одного?! Больше 20 лет в тюрьмах, лагерях и ссылках?

«Силач, женолюб и алкоголик, — скажет о нем Д. Быков, — человек большой доброжелательности и внутренней свободы, я назвал бы его — наряду еще с двумя-тремя авторами — своим идеалом писателя и человека…» И добавит: «с начисто отсутствующим инстинктом самосохранения». «Не хранивший себя хранитель», — напишет о Домбровском и Евгений Евтушенко.

В 1978 г., отчаявшись напечатать на родине только что написанный «Факультет ненужных вещей» («последний гениальный роман ХХ века», как скажут потом критики), Домбровский напечатает его на Западе. Франция, мгновенные переводы на другие языки, интервью для «вражеских голосов». То самое редкое «независимое поведение», которое не каждому было дано. Сам писатель резонно ждал, что его вышлют из страны. Куда там! Страна расправилась с ним круче. Сначала были угрожающие звонки по телефону («Жить надоело? Так мы тебя прибьем!»), потом в троллейбусе неизвестные железным прутом ломают ему руку, к счастью, левую («Пассажиры отвели глаза и сделали вид, что ничего не произошло»), и, наконец, 19 мая 1978 г., когда он, с французским изданием своего романа в руках, «задрав нос» от гордости, пошел в ЦДЛ встречаться с друзьями, на него нападают несколько незнакомых людей, валят на землю и начинают бить ногами… Писателю 69 лет. Его бы и убили в тот день, если бы не жена одного из прозаиков, которая стала единственной свидетельницей.

Она вспомнит потом, что сначала услышала «странные звуки, как будто ударяют по мячу», потом увидела, как несколько человек бьют какого-то мужчину. Мужчина лежал навзничь, и его били ногами. Она крикнула: «Это же Домбровский, что вы делаете!», и «бандиты», как безымянно назовут их потом, трусливо разбежались… Разумеется, никого из них не «установили», не «арестовали», не «привлекли».

…Такая вот «география» и литературы, и жизни! В «литературном доме» убили писателя. А доме № 13на Костянском, в самой, казалось бы, «смелой» по тем временам «Литературной газете» об этом не появилось ни строчки. И как не повторить вслед за Пушкиным: догадал же черт родиться Домбровскому в России… «с душою и с талантом»? Да и только ли ему?..

140. Крапивенский пер., 4. (с.), — дом Константинопольского подворья (1889, арх. К. С. Родионов).

Наверное, в этом доме много чего происходило. Но если говорить о литературе, то этот мрачноватый дом и для литературы — мрачен. Здесь она, литература, пустила себе пулю в сердце… Тут, в 1913 г., убила себя поэтесса Надя Львова (ей было 22 года), которую по таланту сравнивали уже тогда с молодой Цветаевой.

Проезд Воскресенские ворота. Справа — дом 5/1, стр. 1

26 ноября газета «Русское слово» в экстренном сообщении написала: «Около 9 ч. вечера г-жа Л. позвонила по телефону к г-ну Б. и просила приехать к ней. Г-н Б. ответил, что ему некогда — он занят срочной работой. Через несколько минут г-жа Л. снова подошла к телефону и сказала г-ну Б.: „Если вы сейчас не приедете, я застрелюсь…“ Минут пять спустя после разговора г-жи Л. с г-ном Б. в комнате грянул выстрел…»

Г-жа Л. здесь Надя, а г-н Б. — самый знаменитый тогда российский поэт Валерий Брюсов. Из-за него и грохнул тот выстрел. Газета не сообщала, но и тогда было известно — она и застрелилась из маленького браунинга, который ей подарил «маг стиха».

Они познакомились за два года до этого события. Брюсов стал звать ее «Нелли». А «Нелли», как напишет потом Эренбург, знавший ее еще гимназисткой, в 15 лет стала подпольщицей, в 16 — арестанткой за революционную деятельность, в 19 — поэтом, а в 22 года — самоубийцей. Дочь надворного советника, мелкого почтового служащего, простая, скромная, душевная девушка с наивными глазами и русой челкой, она, еще не окончив гимназии (станет, между прочим, золотой медалисткой), в 15 лет оказалась в водовороте революции 1905-го. Прокламации, явки, адреса на папиросной бумаге, споры о марксизме, митинги, реальные аресты. Она бы и осталась в той среде, если бы не решилась стать поэтом, «поэткой», как величала себя («Ах, разве я женщина? — написала в стихах. — Я только поэтка…»). «Застенчивая, угловатая, слегка сутулая, не выговаривающая букву „к“ и вместо „какой“ произносившая „а-ой“, — напишет о ней поэт Садовской, — ее мало кто замечал». Но Брюсов заметил, и уже осенью «литературное знакомство» переросло в легкий флирт. Стихи, прогулки, книги, разговоры, долгие проводы «Нелли» в родительскую еще квартиру ( Мясницкая ул., 26), первые публикации в журналах и наконец — первый посвященный ей стих мэтра. «Мой факел старый, просмоленный, окрепший с ветрами в борьбе, когда-то молнией зажженный, любовно подаю тебе», — читал ей конфузливо молодящийся 40-летний Брюсов. Ну у какой девчонки не закружится голова? А когда он помог ей выпустить первый сборник стихов «Старая сказка», Надя, считайте, погибла. Через два года тот же Садовской, встретившись с Надей в Клубе писателей ( Бол. Дмитровка ул., 15а), едва не рухнул от удивления. «Модное платье с короткой юбкой, алая лента в черных волосах, уверенные манеры, прищуренные глаза. Даже „к“ она теперь выговаривала как следует…» А Брюсов, влюбив в себя девушку, сам же и испугался, когда Надя впервые попыталась из-за него, женатого, отравиться. Теперь она писала ему: «В любви я хочу быть „первой“ и единственной. А Вы хотели, чтобы я была одной из многих? Вы экспериментировали… рассчитывали каждый шаг. Вы совсем не хотите видеть, что перед Вами не женщина, для которой любовь — спорт, а девочка, для которой она все…»