Дирк Уффельманн - Дискурсы Владимира Сорокина

Многие (и отнюдь не самые глупые) наблюдатели полагают, что политтехнологи используют издательство «Ад Маргинем» в своих целях, позволяя ему извлекать коммерческую выгоду из инсценировки политического преследования799. Трактуя скандал вокруг «Голубого сала» как изощренный пиар-ход, придуманный для Сорокина кремлевскими «политтехнологами», Рыклин меняет местами причину и следствие800. Утверждение, что борьба «Идущих вместе» с авангардным искусством принесла писателю и его издателям диалектическую символическую и даже экономическую выгоду, вызывает удивление801. И все же этот «скандал успеха»802 вокруг относительно хорошо продающегося романа, вдобавок к официальному признанию, выразившемуся в присуждении Сорокину в 2001 году «Народного Букера» и премии Андрея Белого, внезапно сделали прежнее андеграундное творчество Сорокина «переводимым» на язык масс, по крайней мере на уровне использования приемов бульварной литературы.

Рост массовой популярности означал усиленное и пристальное внимание публики. Второй искусственный «скандал» назревал с тех пор, как Анатолий Иксанов, новый директор Большого театра, в 2002 году договорился с Сорокиным и композитором Леонидом Десятниковым о постановке оперы, впоследствии известной как «Дети Розенталя». Когда было объявлено, что премьера состоится 23 марта 2005 года, молодежная пропутинская организация, незадолго до этого сменившая название на «Наши», устроила пикет перед зданием театра. К «скандалистам»803 примкнули двести девяносто три члена Государственной думы, обвинившие оперу в порнографии из-за хора проституток, хотя он явно был лишен и намека на эротику. Только двенадцать депутатов проголосовали за постановку оперы. В ответ Сорокин сравнил эти нападки со ждановщиной804.

В августе 2016 года рассказ Сорокина «Настя», впервые опубликованный в сборнике «Пир» еще в 2001 году805, вызвал бурю негодования, когда режиссер Константин Богомолов написал на своей странице в Facebook о планах его экранизации. На этот раз инициатива исходила не от провластных «скандалистов», а от неизвестной православной активистки Ирины Васиной. Усмотрев в людоедском сюжете «Насти» издевательство над православными ценностями, Васина взялась за «противодействие экстремизму»806 и развернула кампанию, направленную на запрет экранизации. Как показывает этот случай, православные фанатики и хулиганы в Российской Федерации с 2000-х годов все чаще по собственному почину участвуют в организации репрессий.

Все эти обвинения свидетельствуют о том, что произведения Сорокина стали мишенью для нападок, как только писатель вышел на более широкую аудиторию, будь то бульварная литература, постановка в самом престижном российском театре или экранизация. Более того, всякий раз именно сорокинские провокационные материализованные метафоры служили поводом для обвинений: в случае «Насти» речь идет о «новоиспеченной» шестнадцатилетней имениннице, которую буквально запекают в печи (почти как в сказке «Гензель и Гретель» [Hansel und Gretel\\ а затем подают на стол собравшимся на ее день рождения гостям807. Учитывая специфику приема реализации метафор, излюбленной техники Сорокина, такого рода посягательства на свободу литературного творчества на сегодняшний день не привели к серьезным юридическим последствиям для писателя или массовой борьбе с авангардным искусством в постсоветской России808.

После распада Советского Союза многое, очевидно, изменилось как в медийных стратегиях Сорокина 1990-х и начала 2000-х годов (см. седьмую главу), так и в его обращении к популярной культуре в «Голубом сале». При первом взгляде на трилогию, которую составляют романы «Лед» (2002), «Путь Бро» (2004) и «23 000» (2005), мы обнаруживаем в ней некоторые приемы, роднящие ее с «Голубым салом»: отсылки к популярным криминальным триллерам и жанру фэнтези, а также фантастическое вещество в качестве главного связующего элемента. Вторая часть, «Путь Бро»809, логически предшествует «Льду»810, поэтому когда в 2005 году ее объединили под одной обложкой со «Льдом» и третьей частью, «23 000», никогда не публиковавшейся отдельным изданием, «Путь Бро» открывал книгу, озаглавленную «Трилогия»811. В «Трилогии» 685 страниц, и на сегодняшний день это самое объемное целостное произведение Сорокина. Для переиздания 2008 года Сорокин слегка изменил финал романа «23 000»812.

«Лед», вещество, давшее название роману, — особая частица замерзшей воды, упавшей на землю вместе с реальным Тунгусским метеоритом в 1908 году. «Идеальное космическое вещество»813, являющееся в книге объектом фанатичного поклонения814, напоминает вещества, фигурирующие в предшествующих текстах Сорокина, в особенности таинственную полужидкую субстанцию голубого цвета, вырабатываемую клонами русских писателей, в романе «Голубое сало». Если их литературная продукция рассматривалась как некачественные «отходы производства», загадочное голубое вещество манило всех персонажей романа 1999 года. В «Сердцах четырех», написанных в 1991 году, упоминается еще более невразумительная субстанция, схожая со льдом из «Ледяной трилогии» и тоже связанная с сердцами персонажей. В «Ледяной трилогии» замерзшим веществом с Тунгусского метеорита могут воспользоваться лишь 23 000 избранных, чьи живые сердца можно освободить из земной темницы, ударяя сделанным из космического льда молотом по грудной клетке каждого из них. Когда сердца всех 23 000 раскроются, вновь воссияет изначальный «Свет», ныне утраченный людьми, которые деградировали до состояния метафизически мертвых «мясных машин». Такова, если изложить ее вкратце, интрига трех романов, где персонажи весьма прямолинейным образом поделены на две противопоставленные друг другу группы815 — «примитивных „говорящих сердцем" и „мясных машин“»816.

Так как в книге я придерживаюсь хронологической последовательности, я буду анализировать романы не в том порядке, в каком они были изданы в 2005 году как трилогия, а в том, в каком они были опубликованы изначально и в каком с ними впервые познакомились русские читатели. Поэтому начну я со «Льда», напечатанного в марте 2002 года. Действие этой части будущей трилогии разворачивается в постсоветской Москве, где некие голубоглазые и светловолосые люди ищут других голубоглазых блондинов, чьи сердца «говорят», когда первые бьют их по грудной клетке молотом изо льда, принесенного на землю Тунгусским метеоритом, который упал на территории нынешнего Красноярского края в 1908 году.

Первые страницы «Льда» производят впечатление однородного повествования, далекого от произвольной структуры «Голубого сала». Но вскоре становится ясно, что и «Лед» грешит против некоторых нарратологических правил романного жанра. Первая и самая длинная из четырех частей «Льда»817 отличается от привычного повествования тем, что построена на принципе серийности — повторения одних и тех же действий с незначительными вариациями. Очевидный пример — повторяющиеся призывы «Отзовися!» и «Говори сердцем!»818. Кроме того, возникает ощущение, что повествование ведется в спешке, записано урывками и остается незавершенным. Торопливый рассказчик не дает себе труда методично описывать персонажей, а только бегло характеризует их, перечисляя через запятую отдельные черты819. Кажется, что и читателя роман приглашает к такому же торопливому движению по тексту. Слова, выделенные жирным шрифтом, не привлекают внимания к каким-то важным идеям, а всего лишь сигнализируют появление новых персонажей (врача, ассистентки, водителя и т. д.820), словно бы облегчая чтение «по диагонали». Это с самого начала заставляет усомниться в метафизических претензиях романа: