Дирк Уффельманн - Дискурсы Владимира Сорокина

Само собой, Сорокин прекрасно понимает, что деление на немногих избранных и обычных людей присуще тоталитаризму877, но в ряде интервью 2004 года неоднократно возражает против любых ассоциаций с «арийской расой», которую немецкие нацисты называли высшей. По словам Сорокина, «братья СВЕТА» светловолосы и голубоглазы, потому что такое сочетание якобы не привлекает к себе внимания878. Для автора, работавшего с историческими дискурсами Германии, такими как уже упоминавшийся спор историков {Historikerstreit), подобная наигранная наивность выглядит крайне неубедительно.

В приквеле «Путь Бро» и сиквеле «23 000» внутренняя точка зрения секты фанатиков продолжает определять повествование, в котором по-прежнему фигурируют расистские и фашистские мотивы. «Путь Бро», опубликованный в сентябре 2004 года, логически предшествует остальным романам «Ледяной трилогии». Роман повествует о пророке Бро, появляющемся и на страницах «Льда», где он перекладывает миссию по поиску 23 000 избранных на плечи Храм879. Бро, родившийся в день падения Тунгусского метеорита, первым касается льда. Его история — линейное повествование от первого лица, аналогичное второй части «Льда». Сохраняются бинарная система ценностей и презрение к «мясным машинам».

Читателя, знакомого с текстом «Льда», в «Пути Бро» едва ли что-то удивит880. Игорю Смирнову, ранее весьма благожелательно отзывавшемуся о творчестве Сорокина, два текста кажутся практически идентичными, построенными на принципе «параллелизма»881. Жестокость, присутствие которой в романе «Лед» воспринималось как нечто неизбежное, отступает здесь на задний план. Лишь повторяющиеся удары ледяным молотом по грудине отдаленно напоминают читателю о топоре Романа из «Романа». Хотя эзотерический ледяной молот не убивает тех, кто способен жить сердцем, многократное повторение ритуала знакомо всем, кто читал более ранние произведения Сорокина.

Воспроизведение моделей, лежащих в основе второй части «Льда», оборачивается невнимательностью и даже скукой читателя — на это сетовал и доведенный до белого каления переводчик882. Пространное биографическое повествование о детстве и юности Александра Дмитриевича Снегирева883, тоже построенное на разнообразных техниках остранения884 в изображении детского восприятия885, содержит всего лишь отдельные намеки на эзотерическую метафизику света, льда и сердца, о которой речь пойдет позже. Традиционный линейный нарратив утомляет читателя, сознающего, что подробное описание тунгусской экспедиции лишь существенно замедляет повествование886. Читателю, знакомому со «Льдом», заранее известно, что в конечном счете значение будут иметь лишь постепенно усиливающиеся метафизические предчувствия Снегирева, связанные с любовью сердца, магией льда и космической энергией887. Пробуждение Снегирева сотрет все детали предваряющего его романа становления (Entwicklungsroman) и сделает предшествующие девяносто страниц ненужными. Почти все последующие события: прикосновение ко льду, пробуждение Бро, первый молот и первый «расколотый» им, первый сердечный контакт, катарсический приступ рыданий, поиски и однотипное обнаружение первых двадцати одного члена братства — тоже уже известны читателю по «Льду». Тех, кто читал «Лед», уже не могут — и здесь представления Бертольда Брехта о целях, которым служит «эффект отчуждения», любопытным образом переворачиваются — заинтересовать события, изложенные в приквеле, или даже его художественные приемы, потому что они без труда узнают все ту же космологию льда. Деавтоматизация снова оборачивается автоматизацией.

Не менее затянутым кажется и описание восторга перед найденным веществом, в том числе еще одна малоубедительная попытка космогонии. Этот текст, выделенный курсивом, отчасти является самоплагиатом: в нем Сорокин имитирует космогонический миф, изложенный в романе «Лед»888. Метафизика «Пути Бро» отличается от метафизики «Льда» лишь незначительными нюансами: Бро утверждает, что через него говорит София, мировая душа, возвещающая «Мудрость Света»889. Остальное: «раскалывание» ледяным молотом, катарсис с приступом рыданий, эпизоды, когда персонажи прижимаются друг к другу грудными клетками и говорят сердцем, привилегии арийской расы, дискриминация носителей других фенотипических признаков (с более темным цветом волос, глаз, кожи), веганская идеология секты, аресты ее членов советскими спецслужбами и соучастие последних в терроризме и заготовке льда — все эти элементы как будто вставлены со страниц «Льда» без изменений890. Даже древнее наставление о том, как собрать идеальный ледяной молот, повторяет инструкцию по эксплуатации из третьей части «Льда»891. В содержательном плане отличия от романа «Лед» настолько незначительны, что позволяют говорить об отсутствии вариации (variatio) — главном достоинстве классической риторики и литературы, а частое использование курсива, которым выделены выражения метафизических исканий, преувеличенных эмоций и избыточного пафоса, например «восторг сердца»892, и прописных букв, обозначающих моменты озарений, как в случае с «ЛЕДЯНЫМ МОЛОТОМ»893, обнажает примитивность подобных литературных приемов.

Определенная разница состоит в том, что пробужденные сердцем в «Пути Бро» наделены большей силой. Бро издалека чувствует тех, кого можно пробудить894, а вместе Бро и Фер способны «просканировать» целый город, чтобы установить, есть ли в нем еще спящие живые сердца895. Поэтому жертв здесь гораздо меньше, чем в результате беспорядочных поисков среди «арийцев» в романе «Лед». Пробужденные могут общаться друг с другом через стены. Вместе их сердца работают по принципу магнита, способного гипнотически спровоцировать у обладателя еще не проснувшегося сердца кратковременную потерю сознания896. Фантастический лед словно бы управляет происходящим, еще в большей мере, чем в предшествующем романе. Он обретает даже коммуникативные способности, упоминание которых выделено курсивом: «И Лед ответил им»897. Во втором романе будущей трилогии усиливается интерес Сорокина к преобразующим субстанциям, которые «физикализуют метафизику»898. Это настолько явно, что некоторые читатели ожидали от третьей части трилогии еще большего усиления метафизического аспекта, вплоть до каких-то отчетливо религиозных элементов899.

Действие третьего романа, «23 000», включенного в издание трилогии, которое вышло из печати в декабре 2005 года, начинается с момента, которым завершается «Лед», — с января 2000 года, когда члены братства похищают мальчика Мишу и «осиротевший» кусок тающего льда, в результате чего «Лед» утрачивает открытый финал900. «23 000» начинается как экшен-триллер со стремительно развивающимися событиями и уже хорошо знакомым читателю разделением на избранных членов братства и метафизически мертвых «мясных машин». Мерог, воин «Света», полный презрения к их глупости и вульгарности, убивает их пачками, как будто в шутере от первого лица901.