Никола Кайтез - Философия энтропии. Негэнтропийная перспектива

Целесообразная активность человека связана с энергией, с ее трансформацией, аккумуляцией, потреблением. Энергия проявляется в способности к деятельности. Наша деятельность является одной из форм преображения энергии. Особость человеческого сознания – важное предварительное условие ее негэнтропийной направленности. Организация и структура мозга обеспечивают негэнтропийную природу сознания в связи со сбором, сохранением и интерпретацией информации.

Сознание обладает символическим кодом, объективирующимся в науке, искусстве, технике, религии, философии, игре. Если эти активности не повышают энтропию на уровне планетарного природного окружения, а это, теоретически и практически, возможно, тогда они влияют космически благотворно и благородно.

Вопрос о смысле жизни и о ценностях связан с основной энтропийно-экзистенциальной проблемой – с жизнью человека перед лицом смерти. Смерть ставит перед нами вопрос об основе и цели нашего земного существования. Человек, только находясь перед лицом смерти, в состоянии осознать ценность жизни, неповторимость всего сущего. Выбор смысла означает выбор ценности. Однако, своей деятельностью человек лишь подгоняет энтропию. Иногда человек, обращая ценностные системы во зло, подчиняется внешним, директивным решениям, зачастую склоняясь к религиозному и политическому фанатизму. Другая, даже более опасная крайность – равнодушие к бессмысленности, абсурдности, отсутствию смысла, что на общественном уровне формирует современный эгоистический, гедонистический, потребительский образ жизни.

Итоговое последствие изолированной природы и ее законов – это царство смерти, а не вечной жизни. В этом смысле природа является пустотой, призрачностью, несуществованием (или же неподлинным существованием). Все, основанное на природе как таковой, гибельно и тем самым бессмысленно. С метафизической точки зрения, невозможна подлинность, постоянно остающаяся в рамках имманентности. Сама по себе тварная природа без живой творческой связи со своим источником не имеет никакой прочной связующей силы. Разумеется, природа все же обретает смысл в развитых формах-посредниках между высшими и низшими уровнями мудрости. С нашей, человеческой позиции, человек представляет тварную природу перед сверхъестественными силами. В природе, где господствуют только слепые законы необходимости, ничто не может избежать энтропии. Но если мир природы осмысляется, космос обретает свойства живого организма, причем на основах идеальных форм субстанции, силы и организации. Между творцом и творением тогда уже нет онтологической бездны.

Философия природы становится одним из видов спекулятивной физики, основанной на эмпирической науке. Природные творения излучаются божественной полнотой и богатством. Естество требует связи со сверхъестественным. В природе существует творческий импульс, проистекающий из сверхъестественного. Природа одновременно natura naturans (творящая) и natura naturata (сотворенная). Натурализованная субстанция понимается как всеобщий активный мир. Природа рассматривается как синтетическое и органическое самопроявление духа. В природе видится зеркало нас самих, свободное отражение духа.

Но природа не вечна, когда-нибудь в ней (не мешает повторить) исчерпаются все запасы используемой энергии. Если историческое время не в состоянии ускользнуть от природного времени, то в основе своей история представляет собой вид энтропии, уничтожающей время. Из этой перспективы, человек и общество, да и жизнь, не имеют особого онтологического статуса и все, связанное с ними, заканчивается в соответствии с космическими, физическими законами. Если нет вечности, жизнь и течение времени не могут иметь абсолютного смысла. Любой смысл вне вечности является только узакониванием смерти. Даже творческие, жизненные и общественно-исторические процессы, осознанно или неосознанно не направленные к вечности, не могут пониматься как негэнтропийные.

Термодинамика говорит нам о границах. Но в момент мистического, интуитивного проявления сакрального/святого, эта граница исчезает, пропадает разница между субъектом и объектом, человеком и абсолютом. Речь идет о нуминозном опыте [81].

В мифологическом и метафизическом понимании мира нуминозная субстанция предков обеспечивает непрерывность существования в новых поколениях, даже более того: между поколениями существует не только непрерывная связь, но и идентичность. Вера в воплощение божественного (как вера в возможность того, что в этом мире мы снова обретем дыхание, добавим энергию, сотворим из ничего) существует почти всегда. Откровение – это потустороннее явление, но оно реализуется в человеческом времени и пространстве. Человек знает, что откровение подразумевает жизненно необходимое, т. е. свет, хлеб и воду. Субстанциональная реальность этого чувственного проявления божественного выводится из онтологии мифического.

Постоянно обновляются культурные общие понятия, архетипы – смысловые единицы символического языка мифа. Поэтому помимо символов, отвечающих трансцендентному прототипу (так называемому небесному архетипу), и символов центра мира, как точки единства имманентного и трансцендентного ( axis mundi ), существуют и символы повторения архетипических жестов ( imitatio Dei ) в центре мира [82].

Мифический опыт, цели и ценности направлены негэнтропийно. Однако нуминозного опыта нет в набожности, приобретенной воспитанием. Иными словами, несмотря на то, что содержание этого опыта закреплено в человеческом сознании вплоть до формирования языка благодаря многочисленным духовным, культурным и цивилизационным традициям, нуминозное содержание со временем теряется, приобретая светский характер. Следовательно, на нуминозный опыт влияет энтропия цивилизации и культуры. Вне нуминозных связей все элементы бытия теряют интегральное смысловое содержание, превращаясь в редуцированные понятия. Иными словами, без решения вопроса энтропии любое знание теряет смысловое содержание. Законы природы требуют добавлений.

Стремление приблизиться философски к тайне энтропии на самом деле является попыткой глубоко понять нуминозный опыт, а нуминозная субстанция, касающаяся нас в той или иной мере, одновременно идеальна и материальна. Если речь идет об абсолютной истине, то нет ни чуда без материи, ни материи без чуда. Путь к новой свободной энергии требует одновременно четкой логической последовательности и спонтанной изобретательности.

В мифическом начале все живое имеет свое смысловое содержание, потеря которого равносильна смерти, или, вернее: абсолютная смерть равнозначна потере высшего смысла. Вне божественного и святого ни человек, ни природа не существуют в подлинном смысле слова. Но если подлинное существование невозможно без смысла, а в смерти смысла нет, то негэнтропийному разуму стоит расстаться с простой имманентностью, сколь глубока и креативна она бы ни была. С другой стороны, укоренившись в материи, такой разум не может сосредоточиться исключительно на трансцендентности. Единство идеального и материального обретает свой полный смысл в диалектической негэнтропии. Лишившись святости, человек остается без рода, без закона, без огня, без возможности распознавания сверхъестественного в естественном. Лишенный материи, человек лишен естественной рамки своего существования, где он обретает возможность противостоять энтропии [83].