Рене Декарт - Рассуждения о методе. Начала философии. Страсти души (сборник)

XXX. Отсюда следует, что естественный свет, то есть способность познания, данная нам Богом, не может никогда касаться какого-либо объекта, который не был бы действительным, как скоро он затрагивается ею, то есть как скоро воспринят ясно и отчетливо. И Бог справедливо заслуживал бы имени обманщика, если бы превратное и ложное выдавал нам за правильно воспринятое. Так уничтожается то высшее сомнение, при котором мы не знаем, не такой ли мы, случайно, природы, что ошибаемся даже в том, что кажется нам самым ясным. На этом основании легко устраняются и остальные приведенные прежде причины сомнения. Не должны более заподозреваться нами и математические истины, ибо они обладают особенной очевидностью. Если же обратим внимание на все то, что при помощи чувств, в состоянии бодрствования либо сна, воспринимаем ясно и отчетливо, и отделим это от того, что воспринимается смутно и неясно, то легко познаем, что должно принимать за истинное в какой угодно вещи. Неуместно обо всем этом обстоятельно рассказывать здесь, так как вопрос излагался уже в «Метафизических размышлениях», тщательнее будут обоснованы эти истины при обсуждении дальнейшего.

XXXI. Но хотя Бог и не обманщик, тем не менее часто случается нам заблуждаться; чтобы открыть причину и происхождение наших заблуждений и приучить себя остерегаться их, должно заметить, что они зависят не столько от рассудка, сколько от воли, и что нет вещей, для появления которых требовалось бы реальное содействие Бога: поскольку к Нему относятся – они суть лишь отрицания, поскольку к нам – лишения.

XXXII. Без сомнения, все виды мыслительной деятельности (modi cogitandi), находимые нами у себя, могут быть отнесены к двум основным:

из них один – восприятие, или деятельность разума, другой – желание, или деятельность воли. Ибо ощущение, воображение и чистый рассудок суть только различные виды воли.

XXXIII. Когда мы воспринимаем что-либо и при этом совершенно ничего о том не утверждаем и не отрицаем, очевидно, что мы не ошибаемся. Мы не ошибаемся и тогда, когда только утверждаем и отрицаем нечто такое, что ясно и отчетливо воспринимаем (последнее и должно утверждать или отрицать), но ошибаемся, когда, воспринимая что-либо неправильно, тем не менее о том судим.

XXXIX. Для суждения требуется рассудок: ведь о том, чего мы никак не воспринимаем, мы и судить не можем; но требуется также и воля, чтобы обнаружить согласие на вещь, так или иначе воспринятую. Не требуется однако (по крайней мере для того, чтобы вообще как-нибудь судить) совершенного и всестороннего восприятия вещи; мы можем соглашаться даже со многим таким, что познаем совсем не ясно, а смутно.

XXXV. Восприятие рассудка распространяется только на то немногое, что ему открывается, и оно всегда строго определено. Воля же, можно в известном смысле сказать, бесконечна, ибо мы никогда не встретим чего-либо такого, что могло бы быть объектом чьей-нибудь воли, даже безмерной божественной воли, и на что, однако, не простиралась бы наша воля; благодаря этому мы легко расширяем нашу волю за пределы ясно воспринимаемого нами, и раз так поступаем, то неудивительно, что нам случается обманываться.

XXXVI. Бог не может быть принимаем нами за виновника наших ошибок потому только, что Он не дал нам всезнающего разума; ведь созданный разум по самой сущности конечен; а конечный разум по самой сущности не может распространяться на все.

ХХХVII. Но что воля простирается сколь угодно далеко, это согласно с ее природой; и как бы высшим совершенством является в человеке то, что он действует по желанию, то есть свободно; исключительно в этом смысле он некоторым образом оказывается виновником своих деяний и согласно последним заслуженно получает похвалу. Ведь не хвалим мы автоматы за то, что, когда в них улажены все движения, они старательно исполняют их: потому что они делают это по необходимости; хвалят же их творца за то, что он сделал автомат столь тщательно, так как он сделал это не по необходимости, а свободно. На том же основании большее совершенство должно быть приписано нам за то, что мы правильно усваиваем истину, когда что-либо усвоили, ибо делали это добровольно, чем за то, что мы не могли бы ее не усваивать.

ХХХVIII. А что мы впадаем в ошибки – это недостаток именно нашей деятельности или пользования свободой, а не нашей природы;

последняя остается одной и той же, верно ли, ошибочно ли мы судим. И хотя Бог мог бы дать нашему рассудку такую проницательность, что мы никогда бы не обманывались, мы не имеем никакого права требовать этого от Него. Когда кто-либо из нас, людей, имеет силу воспрепятствовать злу и, однако, не делает этого, мы говорим, что он – причина зла. Подобно этому, если Бог мог сделать, чтобы мы никогда не заблуждались, то Он должен считаться причиною наших заблуждений. Но ведь власть одних людей над другими установлена с той целью, чтобы ею пользовались для избавления других от зла. Та же власть, которую имеет над всеми Бог, в высшей степени абсолютна и свободна, а потому мы должны только питать к Нему высочайшую благодарность за дары, которыми Он нас оделил: мы не имеем никакого права спрашивать, почему Он не оделил нас всем, чем, как полагаем, мог бы оделить.

XXXIX. Но что свобода – в нашей воле и что мы по выбору можем со многим соглашаться или не соглашаться, ясно настолько, что должно рассматриваться как одно из нервных и наиболее общих врожденных нам понятий. Особенно обнаружено было это несколько раньше, когда, стараясь во всем сомневаться, мы тем самым пришли к тому, что измыслили некого могущественного виновника нашего происхождения, чтобы не начать всячески заблуждаться; и однако ничуть не меньше мы чувствовали, что в нас есть свобода, так что могли удерживаться от доверия к тому, что не было вполне достоверно и исследовано; а не может что-либо быть более само по себе известно и постижимо, чем то, что даже в то время казалось несомненным.

XL. Однако, познавая Бога, мы воспринимаем Его могущество настолько безмерным, что можно считать невероятным, чтобы когда-либо мы могли произвести нечто Им самим заранее не предустановленное: поэтому легко мы можем запутаться в больших трудностях, если станем пытаться согласовать это Божие пред-установление с свободой нашего выбора и как то, так и другое вместе попытаемся постичь.

XLI. Избегнем мы заблуждений в том случае, если вспомним, что наш дух конечен, божественное же могущество, согласно которому Бог все, что существует или может существовать, не только знает, но и водит и предустановляет, бесконечно, и поэтому оно достаточно близко нас касается, чтобы нам ясно и отчетливо воспринять, что оно существует в Боге; однако мы не настолько понимаем это, чтобы видеть, каким образом Бог оставляет свободные человеческие поступки непредопределенными; ведь свободу и безразличие, имеющиеся в нас, мы сознаем как нельзя более ясно и очевидно. И следовательно, не понимая одной вещи, которая, как мы знаем, по природе своей должна оставаться непонятной, нелепо было бы сомневаться в остальном, что непосредственно нами понимается и испытывается в нас самих.