Арман Николи - Фрейд и Льюис. Дебаты о Боге

Страдания, как это понимал Льюис, есть зло: Бог не сотворил страданий, но использует их, чтобы они рождали добро. Многие люди не думают о Боге, пока не столкнутся с болью или великой опасностью – скажем, когда они боятся, что их самолет может разбиться. «Боль, – пишет Льюис, – настойчиво привлекает внимание. Бог шепчет нам на ухо, когда нам хорошо, говорит с нами через нашу совесть, но Он кричит, когда нам больно. Страдания – Его мегафон, они будят даже глухого» [492] Lewis, The Problem of Pain , p. 93. . Но Льюис знает, что боль может, напротив, кого-то от Бога оттолкнуть. «Конечно, боль как глас Божий – орудие страшное. Она может привести к полному, бесповоротному мятежу». Бог, говорит Льюис, использует страдания, чтобы мы поняли, что нуждаемся в Нем, но иногда в результате мы поворачиваемся к Нему не лицом, а спиной. Один знакомый врач как-то заявил мне: «Если Бог допускает такой ужас, я не хочу иметь с Ним дела».

Фрейд переносил свои страдания с «покорностью», как он сам это называл. В «Будущем одной иллюзии» он описывает жизнь людей, отказавшихся от духовного мировоззрения, и, возможно, делится собственным опытом: «Им придется признать свою полную беспомощность. Они уже не в центре творения, не предмет заботы благожелательного Провидения. Им необходимо понять, что от Судьбы нет защиты, и остается лишь учиться с покорностью ее принимать» [493] Freud, The Future of an Illusion , in The Standard Edition of the Complete Psychological Works , vol. XXI, pp. 49–50. .

Когда Фрейду приходилось общаться со страдальцами, он не мог найти для них «слов утешения» – только советовал покорно переносить страдания. В одном письме к жене друга, потерявшей мужа, Фрейд сетует: «Вы уже знаете, что нам приходится безропотно переносить удары судьбы; вы можете догадываться, что мне эта утрата причиняет особенно много боли, ибо я, со стариковским эгоизмом, надеялся, что он доживет до конца моей жизни, который уже близок». Когда у его коллеги Эрнеста Джонса умерла единственная дочь, Фрейд писал ему: «Я неверующий фаталист, так что перед лицом смерти мне остается только покорно переносить ее ужасы» [494] Freud, The Complete Correspondence of Sigmund Freud and Ernest Jones , p. 646. . Когда умер его внук Гейнеле, Фрейд писал Джонсу, что потерял желание жить: «Я навсегда устал от жизни» [495] Ibid. , p. 643. . Похоже, Фрейд понимал, что в критические моменты жизни ему не хватает духовных ресурсов. После смерти дочери Софии Фрейд писал коллеге: «Не знаю, что еще сказать. После подобных потрясений тебе не о чем думать, если ты только не верующий <���…>». «Когда придет мой черед?» – думал Фрейд, желая скорейшего завершения жизненного пути [496] Jones, The Life and Work of Sigmund Freud , vol. III, p. 19. .

До своего обращения Клайв Льюис относился к страданиям примерно так же. В вводной главе книги «Страдание» он пишет: «Если бы несколько лет назад, когда я еще был атеистом, меня спросили, почему я не верю в Бога, я ответил бы примерно так: “Посмотрите на мир, в котором мы живем. Почти весь он состоит из пустого, темного, немыслимо холодного пространства, а в Солнечной системе населена, по-видимому, одна Земля. И более того, миллионы лет жизни на ней не было. Да и что это за жизнь? Все формы ее существуют, уничтожая друг друга. Создания причиняют боль, когда рождаются, живут, мучая других, и в основном в боли умирают”». Человек наделен разумом, а потому может «предвидеть свои страдания» и «свою смерть», а еще может «изобрести сотни хитроумных способов» причинять боль другим. «Человеческая история полна преступлений, войн, страданий и страха <���…> Все цивилизации гибнут, а пока они живы, принесенные ими блага вполне уравновешиваются новыми видами страданий, вселенная обречена… и человечество проклято». Льюис продолжает: «Если вы скажете мне, что все это сотворил добрый и всемогущий дух, я отвечу, что этому противоречат все факты. Или такого духа нет вообще, или он безразличен к добру и злу, или он просто зол» [497] Lewis, The Problem of Pain , p. 15. (Пер. Н. Л. Трауберг. – Прим. перев .). .

Жизнь всегда включает в себя боль. От того, что мы с ней делаем, зависит качество нашей жизни. Если мы вместе с Льюисом верим во Всевышнего, который любит нас и в конечном итоге управляет нашей судьбой, мы можем переносить боль с терпением и надеждой. Но если мы держимся за материализм, нам остается только внять призыву Фрейда и покорно терпеть страдания. Фрейд говорил: «Если верующему в конечном итоге приходится ссылаться на “непостижимые решения” Божьи, он тем самым признает, что в страданиях ему доступны только одно последнее утешение и один источник удовлетворения – безусловное подчинение. А если он к этому готов, зачем ему было проделывать столь долгий путь?» [498] Freud, Civilization and Its Discontents , in The Standard Edition of the Complete Psychological Works , vol. XXI, p. 85. .

Вскоре после нашего прибытия на землю мы начинаем осознавать самый важный факт бытия – наша земная жизнь не будет слишком долгой. Человеку в среднем отпущено менее 30 тысяч дней. Треть этого времени уходит на сон, так что остается меньше чем 20 тысяч. Как бы мы ни пытались, нам не удается забыть о смерти. Нам о ней все время что-то напоминает: одноклассники не возвращаются в школу с каникул; в прекрасный весенний день мы едем на работу – и вдруг видим машины с зажженными фарами и с катафалком во главе; что ни газета, в ней непременно полно некрологов…

Хотя Псалмопевец призывает нас помнить, сколько нам отпущено дней жизни, и осознавать, что этот мир – не наш дом, такая мудрость причиняет нам сильную боль. Невероятная краткость человеческой жизни противоречит присущему нам стремлению к постоянству и боязни разлучиться с любимыми, а этот страх преследует нас с младенчества до седин.

И как нам жить с этой «мучительной загадкой смерти», как называл ее Фрейд? Сократ говорил: «Истинный философ всегда занят смертью и умиранием». Многие великие писатели уделяли внимание этой теме – в их числе Фрейд и Льюис. В их текстах нам особенно важны некоторые детали. То, как они реагировали на смерть друзей и близких и как каждый из них относился к собственной смерти, поможет нам понять, каким образом они пытаются объяснить эту «мучительную загадку». Фрейд приводил слова Шопенгауэра, считавшего, что «проблема смерти – начало любой философии». И действительно, эта сакральная тема повлияла на выбор жизненной философии как Фрейда, так и Льюиса [499] Freud, Totem and Taboo , in The Standard Edition of the Complete Psychological Works , vol. XIII, p. 87. .

В «Толковании сновидений» Фрейд говорит, что задумывался о смерти еще в раннем детстве. Когда ему было два года, умер его младший брат Юлий. Фрейд уверял, что в процессе самоанализа мог вспомнить о своей реакции на это событие. Он завидовал младенцу, а потому чувствовал себя виноватым. «Я встретил брата, родившегося на год позже меня (он умер через несколько месяцев после рождения), враждебно и испытывал настоящую детскую ревность, его смерть заронила в меня семена угрызений совести» [500] Freud, The Complete Letters of Sigmund Freud to Wilhelm Fliess , p. 268. .