Вадим Руднев - Божественный Людвиг. Витгенштейн: Формы жизни

Витгенштейн вдруг обнаружил, что третий район, который он выбрал из-за удобства расположения, подходит ему по еще одной совершенно неожиданной причине. Десять минут ходьбы на восток […] — и Витгенштейн добирался до парковых лужаек Пратера. Там грубые молодые люди всегда были готовы удовлетворить его в сексуальном отношении. […] По нескольку раз в неделю Витгенштейн вырывался вечером из своей квартиры и быстро шел в Пратер. Он говорил своим друзьям, что в такие минуты им овладевал дьявол, которого невозможно было остановить. Витгенштейн явно предпочитал грубых и сильных гомосексуалистов, прогуливавшихся по дорожкам и аллеям Пратера, всем тем лощеным молодым людям, которые посещали бар «Сирк Эке» на […] границе внутреннего города. […] Нечто подобное происходило и годы спустя в Англии, когда он время от времени пытался избегать светских молодых интеллектуалов, готовых предложить ему свои услуги в Кембридже. Витгенштейн предпочитал компанию грубых парней в лондонских пабах [Бартли 1994: 165–166] .

Витгенштейн переселился в семью Сёгренов, друзей его отца. Он подружился с сыном старика Сёгрена, Арвидом, и его жизнь в этом доме была бы счастливой и приятной, если бы не случилось нечто трагикомическое: мать Арвида влюбилась в Витгенштейна. Людвиг бежал от этой ситуации и переселился на Разумовскигассе. Эта улица была еще ближе к Пратеру.

Бартли пишет: «В сексуальной жизни Витгенштейна наступил наиболее беспорядочный период» [Бартли: 166]. В качестве подтверждения своих тезисов Бартли ссылается на письма Витгенштейна к Энгельманну, где встречаются такие выражения, как «Я упал на самое дно» или «Больше года я был морально мертв». При желании эти выражения можно рассматривать как косвенные подтверждения рассказанному Бартли. Но прямо о гомосексуализме в них не говорится. В своем дневнике Пауль Энгельманн после смерти Витгенштейна писал, что его часто спрашивали о гомосексуализме Витгенштейна, но он нечего не мог ответить на это — они с Витгенштейном этих вопросов не обсуждали [Monk 1990: 185, сноска].

Вот, собственно, и все шокирующие подробности, которые рассказал Бартли в своей книге. В сущности, единственное, что вызывает сомнение — это отсутствие источников. Но Бартли, естественно, написал по этому поводу, что он не имел права раскрывать имена людей, которые ему поведали о столь интимных вещах. По правде сказать, с точки зрения историка это звучит крайне неубедительно. Это все равно что сказать, что Гитлер был тайно влюблен в Любовь Орлову, но при этом скрыть источник, который сообщил эту волнующую информацию. В остальном же книга Бартли чрезвычайно интересна, она открывает много неизвестного из жизни Витгенштейна в деревне и также предлагает ряд остроумных концепций по поводу творческих установок позднего Витгенштейна.

Однако появление книги Бартли в англосаксонских кругах вызвало целую бурю эмоций. Одни бушевали праведным гневом, другие, наоборот, заявляли, что лишь теперь, узнав, что Витгенштейн был гомосексуалистом, они, наконец, по-настоящему поняли его творчество.

Рэй Монк, автор капитальной монографии о жизни Витгенштейна, на которую мы так часто ссылаемся, приложил к своей книге специальное исследование, посвященное книге Бартли и вопросу о гомосексуализме Витгенштейна (важно, что книга Бартли к этому времени вышла очередным изданием в 1985 году — вообще это, безусловно, был интеллектуальный бестселлер, — и в ней под давлением общественного мнения Бартли в послесловии написал, что он отказывается от своего утверждения, что молодые люди на Пратере были проститутками).

Цель приложения Монка не в том, чтобы доказать, что Витгенштейн не был гомосексуалистом, а в том, чтобы доказать, что наиболее шокирующие повествования о похождениях Витгенштейна на Пратере не поддаются никакой проверке реальными источниками и поэтому, скорее всего, выдуманы автором.

По мнению Монка, Бартли имел доступ к закодированным дневникам Витгенштейна, которые носили чрезвычайно интимный характер. Например, он писал там (во время войны): «Вчера я опять мастурбировал». То есть нельзя сомневаться, что если бы эпизод с Пратером существовал, то он безусловно был бы записан. Но о нем в дневниках Витгенштейна нет ни слова. Доказательством же того, что Бартли пользовался именно этими материалами, а не рассказами мифических приятелей Людвига, служит то, что многое из того, о чем говорит Бартли, присутствует в этих дневниках. Например, дословно совпадают тексты двух снов Витгенштейна, которые Бартли приводит, якобы, опять-таки со слов тайных информантов, которые помнили эти витгенштейновские сны через 50 лет слово в слово.

Какова же позиция самого Монка по поводу гомосексуализма Витгенштейна? Действительно, Витгенштейн в дневниках пишет о своей любви к Дэвиду Пинсенту, а позже к Фрэнсису Скиннеру и Бену Ричардсу. Но это ничего не подтверждает и ничего не опровергает. В этих записях, насколько можно понять, нет никаких откровенных заявлений, вроде: «Вчера мы с Дэвидом (Фрэнсисом, Беном) всю ночь занимались любовью». Да разве Витгенштейн, каким мы его уже знаем, мог такое написать! Он писал не о сексе, а именно о любви, нежности, интимной человеческой близости. По мнению Монка, если Витгенштейн и вел гомосексуальную жизнь, то лишь в своем воображении. Он приводит такой пример. В одном месте закодированного дневника Витгенштейн пишет, что изменил Фрэнсису Скиннеру с неким Кейтом Кирком [Monk 1990:585]. Монк встретился с этим человеком и узнал от него, что ничего подобного не было. Конечно, тот мог сказать неправду. Гораздо интереснее другое: возможно, Витгенштейн реально вообще не был гомосексуалистом! Эта идея чрезвычайно сильно подкрепляется фактом влияния на Витгенштейна Отто Вайнингера, который писал, что лучше вообще жить вне секса, да и, кроме того, нам приятен образ чистого человека, может быть вообще невинного, такого «агнца Божьего», каким мы можем себе представить Витгенштейна.

А может быть, Бартли писал правду, и это не менее интересно высвечивает столь противоречивую личность Витгенштейна.

Итак, в течение десяти лет — с 1911 до 1921 года — Людвиг прошел через две большие и совершенно не похожие формы жизни, языковые «суперигры» — обучение в Кембридже и участие в мировой войне. И надо сказать, что, как ни странно, в войну он научился играть лучше, чем в студента Тринити-колледжа и апостольского брата. Капризный, неуправляемый, самоуверенный, нетерпимый, помешанный на своей исключительности и поэтому считающий, что все ради него должны все бросать. Хороший игрок с таким характером может выжить в обществе, если он уже обладает по меньшей мере мировой славой. Так, например, Бобби Фишер в 1993 году наплевал на все санкции ООН и запреты шахматной ассоциации и поехал играть в шахматы в Югославию, где тогда, если помните, шла война, только для того, чтобы показать своей молодой возлюбленной, какой он храбрый и независимый. И еще для того, чтобы показать мировому сообществу, что для гения не существует санкций и запретов. И мировое сообщество в общем и целом восхищалось Бобби Фишером, так же как восхищались в 1930-е годы экстравагантным поведением Витгенштейна его кембриджские студенты.