Вадим Руднев - Божественный Людвиг. Витгенштейн: Формы жизни

Витгенштейн посетил и Кембридж, чтобы повидать старину Джонсона. Когда он уехал, Джонсон написал Кейнсу, чтобы тот передал Витгенштейну, что он всегда будет рад его видеть, но вынужден настаивать, чтобы Витгенштейн больше не рассчитывал на дискуссии по основаниям логики.

Повидались они и с Рамсеем и сразу поссорились настолько, что после этого два года не переписывались. В общем, поездка была удачной. Витгенштейн написал Энгельманну, что в случае нужды он, возможно, вернется в Англию.

В сентябре 1924 года Витгенштейн перебирается в последнюю из четырех деревень. Он, видимо, уже устал «от всего этого», поэтому срывается даже на учениках, не говоря уж о коллегах.

Директор школы Йозеф Путре, с которым Витгенштейн дружил еще в Траттенбахе, был социалистом и хорошо к нему относился. Разногласия возникали только на религиозной почве. Директор был атеистом и высказался однажды против обряда целования руки священника. На что Витгенштейн реагировал довольно оригинальным контрдоводом. «Когда люди целуются, — заметил он, — это тоже делается при помощи губ».

Хотя Оттерталь был довольно благополучным местом, Витгенштейн писал, в частности, Хензелю: «Все равно трудно. Моя карьера учителя подходит к концу. Я один против дюжины. Что я могу сделать?»

Оказывается он кое-что мог еще сделать. Именно в Оттертале он написал «Словарь для народных школ» (Woerterbuch fuer Volksschulen), в котором он кодифицировал ту диалектную разновидность немецкого языка, на которой говорили в Австрийских Альпах. В отличие от «Трактата», эта вторая и последняя изданная при жизни Витгенштейна его книга вышла в свет очень быстро, и, так же как «Трактат», имела в своем роде большой успех. Она вышла в 1926 году в издательстве Hoelder — Pichler — Tempsky и была переиздана в 1977 году. Однако Витгенштейн в письмах продолжал твердить свое. Так, в письме Энгельманну в феврале 1925 года он пишет:

Я страдаю от человеческих, вернее, от нечеловеческих существ, с которыми я живу — короче, все как обычно! (цит. по [Engelmann 1969: 185] ).

Кончилось же все тем, что Витгенштейн просто был вынужден бежать из Оттерталя. Бартли пишет:

Повод для окончательной расправы с Витгенштейном в Оттертале в 1926 году нечаянно обнаружился четырьмя годами раньше, в Траттенбахе. Тогда один из любимых учеников Витгенштейна, брат Карла Грубера Конрад, сыграл со своим учителем злую шутку (вспомним признания Анны Бреннер — В. Р.), после чего по деревне поползли слухи о «применении им телесных наказаний». Однажды на уроке географии Витгенштейн влепил Конраду пощечину за плохой ответ. Конрад тайком расковырял нос карандашом; пошла кровь; дети заволновались. Конраду разрешили выйти из класса и остановить кровотечение. Однако он, по его собственному признанию сорок пять лет спустя, исхитрялся не останавливать кровотечение до конца урока. История о том, как Витгенштейн расквасил Конраду нос, быстро облетела поселок. К тому времени шутник зашел слишком далеко и не осмелился рассказать правду. Но некоторые ученики проведали об истинных событиях и сами начали устраивать подобного рода розыгрыши. Так, например, провинившийся и поставленный в угол ученик стоял-стоял в углу минут пять, а потом симулировал обморок и падал на пол. Тогда-то и заговорили в Траттенбахе и Оттертале о царившей на уроках Витгенштейна палочной дисциплине, в результате которой дети падают в обморок и истекают кровью [Бартли: 223–224].

Похоже, что Витгенштейн действительно прибегал к розгам, но делал он это не чаще других учителей. И чаще всего он наказывал за ложь. Интересна история про пирожки (в духе рассказа Льва Николаевича про сливы; помните: «Мать купила слив»?).

Витгенштейн находился в Траттенбахе уже второй год, когда во время масленицы […] крестьянин Трахт, как обычно, отправил Витгенштейну вместе с одним его учеником жареные пирожки. Но мальчик, уже стоя у порога комнаты Витгенштейна, съел два пирожка. На следующий день на уроке учитель спросил его: «Сколько пирожков ты вчера съел у меня?» Ученик, пораженный тем, что Витгенштейн узнал о его поступке, густо покраснел и пролепетал: «Я съел два пирожка». Тогда Витгенштейн похвалил его за правдивый ответ и вместо наказания объяснил ему, что Трахт всунул в пакет не замеченный им листок бумаги, на котором стояла цифра «13», чертова дюжина [Бартли: 225].

Справедливости ради следует рассказать противоположного свойства эпизод, поведанный самим Витгенштейном летом 1937 года «на исповеди» Фане Паскаль, которая вспоминает:

Самая болезненная часть исповеди шла в конце — оживший и требовавший откровенного признания травматический опыт. […] В то недолгое время, когда он учительствовал в деревенской школе в Австрии, ему случилось ударить и ранить маленькую девочку из своего класса […]. Когда она пожаловалась директору, Витгенштейн стал отрицать свою вину. […] Это тот случай, когда он солгал, навсегда отяготив свое сознание [Паскаль 1994: 125].

Вернемся в Оттерталь 1926 года. Последний скандал разразился в апреле. Учитель Пирибауэр, по характеру склочник, ненавидевший Витгенштейна, случайно оказался свидетелем очередного «истязания» ребенка и поехал на станцию за полицией. Витгенштейн, узнав об этом, быстро собрал вещи и уехал в Ноенкирхен, где 28 апреля подал инспектору Кундту прошение об отставке. Кундт подбодрил его и посоветовал не волноваться. Однако судебное преследование против Витгенштейна было все же возбуждено. Потом последовал судебный процесс в Глоггнице с унизительным психическим обследованием Витгенштейна. Витгенштейн был оправдан, но с него уже было довольно. Учительская карьера действительно на этом закончилась. Он вернулся в Вену.

1926 год, конец пребывания Витгенштейна в деревне, ознаменовал собой окончание длительного подготовительного периода в его жизни, но не как в жизни гения, «конструктора мысли», и не как в жизни клинического психопата, страдающего тяжелой эндогенной депрессией с суицидальным уклоном, но как в жизни человека среди других людей. Гениев в ту эпоху было очень много, а депрессию лечить, в общем, не умели (во всяком случае, фармакологически: антидепрессанты, как и многое другое, были изобретены после Второй мировой войны, а психоанализу, насколько известно, Витгенштейн не подвергался; он вообще был склонен рассматривать свою болезнь как нечто сугубо экзистенциальное, как наказание за грехи, как дьявольское искушение, гордыню, что, в сущности, не так далеко от представлений современной биоэнергетической психотерапии (см. [Лазарев 1997])). Витгенштейн прошел через несколько сильно отличающихся друг от друга форм жизни. 1. Детство и отрочество (жизнь на Аллеегассе, школа в Шарлоттенбурге, высшее училище в Манчестере). Об этих периодах мы, в сущности, мало что знаем, так как они плохо документированы. 2. Зато чрезвычайно богато документирован второй период жизни Витгенштейна — студенчество в Кембридже. 3. Третий период — военные годы — также хорошо представлен в документах: письмах и дневнике Витгенштена. 4. Деревенский период практически полностью реконструирован Уильямом Бартли на основе устных опросов оставшихся в живых учеников Витгенштейна. Однако этот период считается темным. Все время как будто висит в воздухе вопрос: «Зачем ему это понадобилось?» (как известно, аналогичный вопрос задал себе австрийский дипломат Меттерних, когда умер его французский коллега Талейран: «Интересно, зачем ему это понадобилось?»). Это апофеоз телеологического мышления. Но мы придерживаемся той точки зрения, что детерминизм и телеология суть симметричные [Рейхенбах 1964], или дополнительные [Бор 1962] системы описания любых феноменов культуры [Лотман 1978, 1978а, Руднев 1988, 1996]. В терминах Аристотеля можно сказать, что causa efficiens и causa finalis для нас разновидности одного и того же. Но мы говорим о формах жизни. Как сравнить три фундаментальных пакета языковых игр: