Вадим Руднев - Божественный Людвиг. Витгенштейн: Формы жизни

Первые два триместра Витгенштейн числился «продвинутым студентом» (в переводе на наш академический язык что-то вроде аспиранта или соискателя), пишущим диссертацию, которую он должен был представить на соискание степени доктора философии. Официальным научным руководителем ему назначили Фрэнка Рамсея, который был на 17 лет моложе своего подопечного. На самом деле серьезные дискуссии между ними приносили обоим огромное удовольствие, и в них, по словам Витгенштейна, было даже нечто эротическое:

Нет ничего более приятного для меня, чем чувство, когда кто-то вынимает мои мысли у меня изо рта и потом, так сказать, распространяет их в открытом пространстве [Monk 1990: 258].

Однако, пишет Монк, «несмотря на их безграничное уважение друг к другу, между Рамсеем и Витгенштейном были огромные различия интеллектуального и характерологического свойства. Рамсей был математик, не удовлетворенный логическими основаниями своей науки и хотевший реконструировать математику на ясных принципах. Витгенштейна не волновала реконструкция математики; его интересовало обнаружение тех философских корней, из которых вырастает путаница в математике. Таким образом, в то время как Рамсей мог искать в Витгенштейне вдохновения, а Витгенштейн у Рамсея — критики, взаимонепонимание между ними было неизбежным. Рамсей однажды сказал Витгенштейну напрямик: «Мне не нравится ваш метод аргументации», на что Витгенштейн в ответ написал заметку о Рамсее, где назвал его «буржуазным мыслителем», который обеспокоен реальным философским размышлением лишь до тех пор, пока не получит односторонний результат и не объявит его тривиальным» [Monk 1990: 260].

Но был в Кембридже и совсем не буржуазный мыслитель, который оказал на Витгенштейна большое влияние, — Пьеро Сраффа, блестящий итальянский экономист марксистской ориентации, друг Антонио Грамши. После того, как карьере Сраффы на родине положили конец его публичные выступления против политики Муссолини, всеведущий и неутомимый Кейнс пригласил его в Королевский колледж читать лекции по экономике. Кейнс и познакомил двух будущих друзей, после чего они встречались каждую неделю. Сраффа не был профессиональным философом, но обладал ярким и свежим умом. Вспомним легенду, согласно которой именно Сраффа развенчал понятие логической формы, сделав неаполитанский жест (пальцы, приложенные к подбородку) и спросив Витгенштейна: «А какая логическая форма у этого?» Многим друзьям Витгенштейн говорил, что дискуссии со Сраффой заставляют его почувствовать себя деревом, у которого обрезаны все ветви. Витгенштейн также говорил, что наиболее важная вещь, которую он почерпнул из дискуссий со Сраффой, — это антропологический взгляд на философские проблемы. Действительно, так оно и было. Если в «Трактате» язык — логическая абстракция, то в поздних произведениях Витгенштейна язык — это форма жизни.

Первое время кроме Рамсея и Сраффы Витгенштейн мало с кем общался. Кейнс всегда был под рукой, чтобы помочь, но он не был близким, интимным другом. Отношения с Муром восстановились сразу же по приезде Витгенштейна в Кембридж. Дикое письмо Людвига, написанное Муру из Норвегии в 1914 году, было забыто. Мур, будучи профессором и членом совета университета, тут же стал хлопотать о предоставлении Витгенштейну гранта, для того, чтобы он мог продолжить свои исследования. Но отношения Витгенштейна с Муром в это время носили не научный, а чисто человеческий характер. Как философа Витгенштейн оценил Мура только в последние годы своей жизни. В 1930-е же годы он довольно пренебрежительно говорил о нем как о философе, но всегда очень высоко ценил его как личность, хотя и довольно эксцентричную. Так, Друри рассказывает, что когда он хотел поступать «в аспирантуру», он попросил рекомендацию у Мура. Мур написал рекомендацию, в конце которой сообщалось, что соискатель обладает чувством юмора. Когда Витгенштейн узнал об этом случае, он страшно веселился и сказал, что только Муру могла прийти в голову такая глубокая мысль, что для проведения исследований по философии необходимо чувство юмора.

Примерно такого же рода отношения складывались со стариной Джонсоном. Витгенштейн совершенно не мог всерьез относиться к нему как к логику (так же как, впрочем, и Джонсон к Витгенштейну). Когда Витгенштейн приехал в Кембридж, Джонсон говорил, что приезд Витгенштейна — большое несчастье для Кембриджа, так как Витгенштейн совершенно не в состоянии вести философскую дискуссию. Зато Витгенштейн очень ценил Джонсона как пианиста. Джонсон устраивал вечера, на которых играл на фортепиано. Однажды, как рассказывал Витгенштейн Друри, Джонсон играл совсем плохо, но никто этого не заметил и все аплодировали. Раздраженный этим, Джонсон стал играть еще один аккомпанемент какой-то пьесы. Витгенштейну все это очень нравилось.

Гораздо с большей охотой, чем к «Апостолам» с их духом аристократического снобизма, Витгенштейн ходил в Клуб Моральных Наук, где председательствовал Мур и царила атмосфера непринужденной и открытой дискуссии. Завсегдатаями Клуба были студенты среднего класса, в которых Витгенштейн, по словам Фани Паскаль, больше всего ценил детскую невинность и первоклассные мозги. Правда, и здесь не обошлось без сложностей. Поскольку Витгенштейн, начавши ходить в Клуб, по своему обыкновению, «не закрывал рта» и абсолютно доминировал в дискуссии, философ Чарльз Броуд, который не любил Витгенштейна именно за его «глупый энтузиазм», добился того, что Витгенштейну запретили посещать Клуб. Однако к этому времени у него уже был тесный круг учеников. Даймонд Ли, Джон Кинг, чьи записи лекций Витгенштейна были впоследствии опубликованы [Витгенштейн 1994а ], Морис Друри, на чьи «Беседы с Витгенштейном» мы все время ссылаемся. Последний был самым близким и самым верным учеником Витгенштейна на протяжении всей своей жизни. Известно, что будучи преподавателем философии, Витгенштейн отговаривал всех без исключения своих учеников от профессиональной философской деятельности, так как считал ее бесполезной и даже вредной. Он и сам, подобно Льву Толстому, стремившемуся уйти из Ясной Поляны, хотел уйти от занятий философией и от преподавания, намереваясь стать врачом, даже простым рабочим. И только обстоятельства принуждали его оставаться преподавателем. Кроме того, как он сам говорил, он больше ничего не умел. Друри, ирландец из Дублина, сразу проникся идеями Витгенштейна. Вначале он хотел стать священником, хотя Витгенштейн ему не советовал этого делать. Проучившись год в теологическом колледже, Друри понял, что Витгенштейн был прав. Тогда он решил осуществить проект помощи безработным и с этой целью поехал в Ньюкасл, где организовал нечто вроде коммуны безработных. Наконец он нашел свое настоящее призвание, став врачом-психиатром, и с 1947 года до самой смерти в 1976 году работал в больнице Святого Патрика в Дублине. Витгенштейн приезжал к нему туда и общался с пациентами. Друри опубликовал любопытную книгу очерков о психиатрии, написанную под влиянием идей позднего Витгенштейна. Называется она «Опасность слов» [Drury 1973].