Вадим Руднев - Божественный Людвиг. Витгенштейн: Формы жизни

Он читал свои лекции без всякой подготовки и без предварительных записей. Он мне рассказывал, что однажды пробовал пользоваться записями, но остался недоволен результатом: мысли казались «затхлыми», а от слов, казалось, «веяло мертвечиной» […].

Читая лекцию или же просто беседуя с кем-либо, Витгенштейн всегда говорил отчетливо и очень выразительно. Он говорил на отличном английском языке — так, как говорят образованные англичане, но с вкраплением отдельных германизмов. […]

Нужно было обладать значительной храбростью, чтобы войти после того, как лекция уже началась, и некоторые предпочитали сразу уйти, нежели выдержать свирепый взгляд Витгенштейна.

Витгенштейн сидел в центре комнаты на простом деревянном стуле. […] Он часто чувствовал, что зашел в тупик, и говорил об этом. Нередко у него вырывались такие выражения, как «Я дурак», «У вас ужасный учитель», «Сегодня я очень глуп». Иногда он выражал сомнение в том, сможет ли продолжать лекцию […].

На занятиях Витгенштейн наводил страх. Он был очень нетерпелив и легко раздражался. Если кто-нибудь чувствовал несогласие с тем, что он говорил, Витгенштейн настойчиво требовал от оппонента четко сформулировать свое возражение. Однажды, когда Йорик Смидис, старый друг Витгенштейна, не смог облечь свое возражение в слова, Витгенштейн грубо сказал ему: «С таким же успехом я мог говорить с этой печью!» Страх, вызываемый Витгенштейном, помогал неустанно поддерживать наше внимание. Это был важный результат, поскольку обсуждаемые проблемы были исключительно сложными, а подход Витгенштейна был труден для понимания. […]

Жесткость Витгенштейна была, как мне кажется, связана с его страстной любовью к истине. Он постоянно бился над разрешением сложнейших философских проблем. Решение одной проблемы влекло за собой другую. Витгенштейн был бескомпромиссен: он должен был достичь полного понимания. Он был в неистовстве. Все его существо находилось в величайшем напряжении. Ни от чьего взгляда не могло укрыться, что эта работа требовала предельной концентрации воли и интеллекта. Это было одним из проявлений его абсолютной, беспредельной честности. Главным образом его безжалостная честность, которая распространялась как на него самого, так и на окружающих, и была причиной того, что он действовал на людей устрашающе и часто бывал просто невыносим и как учитель, и в личных взаимоотношениях с людьми.

После лекций Витгенштейн всегда был в изнеможении. Он также испытывал чувство отвращения: он был недоволен и тем, что он говорил, и самим собой. Очень часто сразу же после окончания занятий он шел в кино. Как только его слушатели со своими стульями направлялись к выходу, он умоляюще смотрел на кого-нибудь из своих друзей и тихо говорил: «Пойдем в кино?» По пути в кинотеатр Витгенштейн обычно покупал булочку с изюмом или кусок пирога с мясом и ел их во время сеанса. Он любил сидеть в первых рядах, так, чтобы экран занимал все поле зрения. Это было необходимо для того, чтобы полностью отрешиться от мыслей о лекции и избавиться от чувства отвращения. Однажды он прошептал мне: «Это действует как душ». Во время фильма он был собран и не отвлекался. Он сидел сильно подавшись вперед и почти не отрывал глаз от экрана. Он не комментировал происходящее и не любил, когда это делали его спутники. Витгенштейн хотел полностью погрузиться в фильм, сколь бы заурядным и неестественным он ни был, чтобы его голова хотя бы на время освободилась от мыслей, которые преследовали его и не давали покоя [Малкольм 1993: 32–35].

Однако, когда зимне-весенний триместр (называемый здесь «великопостным») 1930 года прошел и курс лекций под названием «Философия» был прочитан, вновь встал вопрос о предоставлении Витгенштейну какой-либо работы или гранта. Витгенштейн в это время подготовил большую рукопись, которая после его смерти была опубликована под названием «Философские заметки». Именно об этой рукописи Мур написал Расселу в Петерсфилд, где тот тогда преподавал в организованной им же школе, с просьбой оценить эту рукопись и представить отчет Совету Тринити на предмет предоставления Витгенштейну гранта для дальнейшей разработки темы. Рассел, хотя он весьма прохладно относился к поздним идеям Витгенштейна, не отказался прочесть рукопись, но признался, что мало что в ней понял. Тогда Витгенштейн поехал к нему, чтобы объяснить свои новые идеи. В письме к Муру Рассел вкратце отреферировал идеи Витгенштейна, связанные с расширительным употреблением понятий «грамматика» и «пространство». «Его теории, конечно, важны и оригинальны, — писал Рассел о Витгенштейне, — но я не знаю, истинны ли они». В результате этого отчета Совет Тринити предоставил Витгенштейну еще один грант на 100 фунтов.

В конце осеннего («Михайловского») триместра 1930 года Витгенштейну была предоставлена стипендия (fellowship) в Тринити-колледже на пять лет. Для утверждения этой стипендии была необходима диссертация, в качестве которой Витгенштейн представил «Философские заметки». Второй большой рукописью этих лет стала «Философская грамматика», также опубликованная посмертно (подробно витгенштейновское понимание слова «грамматика» будет рассмотрено нами при разборе его «Лекции об этике» в следующем разделе).

Таким образом, в конце 1930 года Витгенштейн более или менее прочно натурализовался в Кембридже.

В ноябре 1929 года Витгенштейн получил приглашение от Огдена, переводчика «Трактата», прочитать лекцию в обществе «Еретики». Это было общество, подобное «Апостолам», но менее элитарное и более сконцентрированное на научных проблемах. Его основателями были такие величины, как Герберт Уэллс, Бертран Рассел и Вирджиния Вульф, с которой Витгенштейн, кстати, встречался в этом же году на одном из приемов в Кембридже. «Лекция об этике», которую Витгенштейн прочитал «Еретикам» (ее текст был опубликован в 1965 году в журнале «Philosophical Review»; русский перевод — [Витгенштейн 1989]), чрезвычайно важна в витгенштейновском наследии, с одной стороны, как единственная популярная лекция, которую он когда-либо читал, и, с другой стороны, как первый законченный текст по философии, написанный им после «Логико-философского трактата». Особенностью «Лекции» является то, что она, будучи пояснением таких темных мест «Трактата», как:

6.41 Смысл Мира должен лежать за его пределами. В Мире все есть как есть и происходит как происходит; внутри него не существует никакой ценности — а если бы она там имелась, то не имела бы никакой ценности.

Если имеется ценность, имеющая ценность, то она должна находиться за пределами всего происходящего и так-сущего. Ибо все происходящее и так-сущее — случайны.