Карл Шмитт - Диктатура

Цитаты в тексте приводятся по эдинбургскому изданию 1579 г. В качестве характерного примера литературы монархомахов «Обвинения» выбраны здесь не только потому, что они содержат «наиболее типичное выражение» (см. у Альберта Элькана (.Elkan А. Die Publizistik der Bartholomäusnacht. Heidelberg, 1905. S. 171)), «образцовую обработку» и «обобщение» всех этих сочинений по теории государства (см. у Людвига Кардаунса (Cardauns L. Die Lehre vom Widerstandsrecht des Volkes usw. Bonner Diss. 1903. S. 99)), но прежде всего потому, что другие монархомахи приводят, главным образом, либо теологические (или морально-теологические) доказательства, либо, какХотман и Бьюкенен, доказательства исторические, со ссылкой на историю германского права. Об Альтузии см. ниже, гл. Ill, в рассуждениях о Руссо.

Он наиболее радикален также и в том смысле, что его аргументы наиболее абстрактны. Он хочет следовать «методу геометров» (more Geometrarum) и конструировать государство по принципам справедливости (см. предисловие). Для его рационализма характерно заимствованное у Аристотеля определение закона: закон есть сведенные в единство разум и мудрость многих проницательных людей (lex est multorum prudentum in unum collecta ratio et sapientia), лучше слушаться закона, чем любого сколь угодно умного человека, ибо в законе главенствует разум (ratio), а не пристрастия (cupiditas), человек же «подвержен разнообразным аффектам» (variis affectibus perturbatur) (S. 115–116). целиком в русле классического учения о тиране лежат и его славословия в адрес Брута (S. 188). При историческом рассмотрении учения о противодействии властям нельзя игнорировать эту классическую традицию, ведь еще несколькими десятилетиями ранее она получила сенсационное выражение в «Апологии», сочиненной в свое оправдание Лоренцино Медичи (Лоренцаччо), убийцей герцога Александра Флорентийского (1537, текст у Лизио). В своем объемном труде, посвященном учению о противодействии, Вольцендорф выявил тесную связь учения монархомахов с современным им позитивным состоянием государственного права (см. Wolzendorff. Staatsrecht und Naturrecht. Breslau, 1916), но, по-видимому, как раз «Обвинения» Брута чаще всего и выпадают из этого контекста.

Vindicae. Р. 81–82. другие высказывания о римской истории см.: Р. 93, 121, 162, 188.

Некоторое сходство, хотя ни в коем случае не абсолютное подобие, позволяет провести параллель между этой противоположностью справедливости и научности и возникающей в XIX в. противоположностью этического (так называемого естественно-правового) и «научного» социализма. Во всяком случае, серьезное возражение против сочинения Бергбома состоит в том, что оно подходит к несметным интеллектуальным богатствам XVII в. с непреклонным, но столь же и немотивированым «да – да, нет – нет» и объявляет лукавством все выходящее за рамки того, что ему с историко-релятивистски-позитивистской точки зрения представляется само собой разумеющимся (хотя все это само по себе весьма запутано и даже не анализируется). Даже такого писателя, как Гоббс, приводимые ниже в тексте отрывки от этого не защитили. Впрочем, именно здесь Бергбом начинает выглядеть несколько неуверенно и, ведя речь о Гоббсе, Спинозе и (!) Локке, говорит об их «неуверенности в отношении того, существует естественное право или не существует» (см.: Bergbom, Rechtsphilosophie und Jurisprudenz. S. 164. Anm. 18).

В этом важнейшем месте, в вопросе о содержании договора, у Гоббса есть одна неясность. Как сказано в сочинениях «О политическом теле» (II, 1, § 2) и «О гражданине» (II, 5,6), договор строится на всеобщем отказе от полномочий в пользу суверена. Таким образом, он представляет собой перенесение, делегирование власти от народа – суверену, как оно предполагается lex regia. Следуя смыслу гоббсовой системы, логичнее было бы говорить не о перенесении, а об учреждении. В «Левиафане» (гл. 16 и 17) существенным содержанием договора выступает учреждение представительного органа: каждый ведет себя так, как если бы действия суверена были его собственными действиями, т. е. договор создает абсолютное представительство, с которым должен считаться каждый отдельный человек и из которого возникает государство как некое единство. В соответствии с этим, государство могло быть основано не в результате заключения отдельными лицами договора о подчинении, а в результате подчинения всех их такой суверенной единице, которой прежде не существовало и которая возникает только вместе с представительством. Это нечто иное, нежели делегирование при суверенной диктатуре, лежащее в основе цезаризма, и уж конечно не lex regia. Расхождение в трактовке государственного договора у Гоббса было выявлено Ф. Атже (.Atger F. Essai sur l’histoire des doctrines du contrat social. Nimes, 1906, these de Montpellier. P. 176).

Pufendorf. De jure naturae et gentium. L. VIII. 1672. L. VII, 7, а также § 8, 10, 12, 13. VIII, § 6 etc.

De jure naturae et gentium. VIII, § 10: (Semper tacita haec exceptio inesse intelligitur, ni salus reip. suprema in ejusmodi legibus lex, aliter requirat… nam si rex dicat, salutem populi aut insignem reip. utilitatem id postulare, sicuti et ea praesumptio actus regis semper comitatur, non habent cives quod regerant: quippe cum ipsis desit facultas cognoscendi).

Gierke. Althusius. S. 216 f.. Wolzendorff. Staatsrecht und Naturrecht. S. 265.

Среди приведенных исторических примеров балья интересна как учредительный комитет. Из многочисленных случаев назначения бальи здесь достаточно упомянуть один характерный, относящийся к 1530 г. (дальнейший обзор см.: Simonde de Sismondi. Histoire des Républiques Italiennes. T. XVI. Paris, 1818. P. 69 ff.): после заключения мира, в результате которого Флоренция была подчинена императору (12 августа 1530 г), Валори приказал занять площадь перед дворцом (20 августа) и созвать «народ». Собралось едва ли триста человек. Неблагонадежных отогнали ударами ножей. Сальвестро Альдобрандини обратился к этому собранию и спросил, дает ли оно свое согласие на назначение двенадцати человек, которые вмести имели бы столько же авторитета и полномочий, что и весь народ Флоренции. Вопрос ставился троекратно, и трижды народ ответил «да». Эти двенадцать были балья. их назначил папский комиссар. Они отстранили от службы синьорию, десятерых военных комиссаров и других служащих, разоружили народ и отменили название «республика». Таким образом, упразднение республики было все же осуществлено в республиканской форме и республиканскими комиссарами. Балья правила несколько месяцев как «хранитель суверенитета». В октябре 1530 г. была учреждена вторая балья, включавшая в себя 150 членов, назначенных первой. В нее вошли все аристократы, преданные дому Медичи. 4 апреля 1532 г. Валори, Гвиччардини и другие заставили балью учредить комитет из двенадцать граждан, которым полагалось поручить реорганизацию флорентийского государства. По новой конституции от 27 апреля 1532 г. все органы республиканской власти были упразднены, а Александр Медичи объявлен правителем государства.