Николай Кузанский - Сочинения в 2-х томах. Том 2

Кардинал. Остро схвачено. А когда ты еще будешь иметь в виду изречение мудреца, что Бог есть круг, чей центр везде [352] Мудрец — скорее всего, Гермес Трисмегист, но так же говорили Плотин, Эригена, Экхарт. , то увидишь, что как точка находится везде в любом количественном теле, так Бог пребывает во всем; с другой стороны, если ум находит точку везде в количественном, это еще не значит, что точек много, и точно так же нет множества Богов, хотя мы видим Бога во всем единичном.

Альберт. Я не очень хорошо это понимаю. Объясни, пожалуйста, почему точка не размноживается и не получается много точек, хотя повсюду в количественном мы видим [только точку]?

Кардинал. Если заполнишь лист, написав на нем повсюду только одно, то, хотя везде будешь видеть, что написано одно, все равно по-настоящему на листе будет написано только одно одно: пускай ты множество раз напишешь в разных местах одно, одно из-за этого еще не изменится и не размножится.

Альберт. Ясно, что я размножил надпись одно, не само одно .

Кардинал. Во всем белом ум видит белизну, но белизна, разумеется, все равно остается единственной. Так во всех атомах он видит точку, но из-за этого точек не становится много. Ты это яснее поймешь, когда подумаешь о том, что простейшая единица, свертывая в себе всякое множество, неразмножима именно в силу того, что свертывает в себе всякую размноженность, или множество; мы видим ее во всяком множестве потому, что множество есть лишь развертывание ее единства. Сходным образом надо говорить о точке, которая свертывает в себе всякую величину.

Альберт. Понимаю, что все это так.

Кардинал. Тогда еще открой очи ума и увидишь, что Бог во всяком множестве, поскольку Он в единице, и во всякой величине, поскольку Он в точке [353] О ступенях бог-точка-величина Уч. незн. II 3. . Отсюда ясно, что божественная простота проще единого и точки. Она дает им силу свертывать в себе множество и величину, так что у Бога больше свертывающей силы, чем у единицы и точки.

Альберт. Разумеется, простота Бога проще, чем единицы и точки.

Кардинал. Значит, и более способна свертывать; ведь свертывающая сила заключена в простоте, а простота чем единее, тем проще и тем больше свертывает в себе. Бог, сила, больше которой ничего не может быть, есть максимально единая и простая сила, а тем самым максимально мощная и свертывающая. Бог — свернутость свертываний (complicatio complicationum),

Альберт. Верно сказано.

Кардинал. Пусть бытие свертывает в себе все существующее. Поскольку нет никакого бытия, если в нем не будет бытийности, ты достовернейше видишь, что Бог тем самым, что Он есть бытийность бытия, пребывает во всем. Причем, хотя мы видим бытие во всех существующих вещах, есть только одно бытие, подобно тому как мы это говорили о единице и точке. И сказать, что Бог пребывает во всем, значит не что иное, как сказать, что его бытийность пребывает в бытии, свертывающем в себе все. Это превосходно понял сказавший, что, поскольку есть Бог, все существует [354] Эригена. О раздел, природы III 17 слл. .

Альберт. Я бы принял этот вывод. Мешает только, что Бог был от века, а творения начались.

Кардинал. Ошибаешься. Ты, наверное, воображаешь себе это так, что до творения мира был Бог, а творений не было. Но если вспомнишь, [что Бог не «был» до сотворения всего, поскольку божественное творение одно и то же с божественным бытием, то увидишь [355] Вставлена маргиналия Николая к началу «Разделения природы» Эригены. ], что никогда не было истинным сказать «Бог есть» без того, чтобы не было и творения: ведь «был» в отношении какого-то еще не существовавшего времени — нелепость, поскольку «был» принадлежит к прошедшему времени. Время — творение вечности, поэтому оно не вечность, присутствующая сразу целикам, а ее образ, существующий в последовательности.

Альберт. Почему говорится, что время — образ вечности?

Кардинал. Мы не представляем вечности без длительности. Длительность мы никак не можем вообразить без последовательности. Поэтому, когда мы пытаемся помыслить вечность, нам приходит на ум последовательность, то есть временная длительность. Только ум говорит, что абсолютная длительность, какова вечность, по природе предшествует последовательной длительности. Таким путем в последовательной длительности, словно в образе, мы видим саму по себе длительность, свободную от последовательности, как истину в изображении.

Альберт. Стало быть, воображение помогает сопряженному с ним уму?

Кардинал. Несомненно, понимающий человек черпает созерцание нетленных вещей из образов, которые подсказывает воображение, и недаром изощренное воображение скорее приходит на помощь размышляющему и ищущему истину. Если бы наш ум, чтобы прийти к превосходящей воображение истине, единственной цели его искания, не нуждался в помощи воображения, примерно как прыгун через канаву нуждается в помощи шеста, ум не был бы в нас сопряжен с воображением. Но здесь пусть об этом будет достаточно сказанного.

Альберт. Это, кажется, ты подробнее писал в другом месте [356] О воображении Прост, об уме 8, 115; О вид. Бога 22, 98; Бер. 31, 52. . Тогда вернемся к описанию кругов нашей игры, и скажи, остаются ли тут еще какие тайны.

Кардинал. Столько, что нельзя как следует рассказать. В самом деле, как говорилось об иерархических порядках добрых духов, так и в отношении злых духов-отступников и их падения созерцатель может обнаружить многое, потому что из каждого порядка и хора падали некоторые, преступив [волю Бога]; падение их есть провал от достоверности знания в неопределенность. Как-то можно добраться и до различий небес, ведь некоторые святые принимали, что есть видимое небо, умопостигаемое (intelligibile) небо и умное небо (intellectuale), а в каждом троякое различие, так что девятка небес завершается в десятке, где Бог восседает на троне над херувимами [357] Но у Дионисия небесную иерархию образуют, в порядке восхождения, ангелы, архангелы, начала, власти, силы, господства, престолы (троны), херувимы, серафимы. .

Альберт. Ясно, что числу присуще различать и что десяткой охватывается всякое число и различение. Но исчисляемые и различаемые человеком вещи от этого различения имеют ведь не бытие, а только различенность: если бы они не существовали, как их можно было бы различать? Мне поэтому кажется прекрасным занятием рассмотрение того, что различительная сила следует за бытийной (essentiativa). Пожалуйста, скажи еще об этом.

Кардинал. Коснусь кое-чего, подчиняясь твоему благородному желанию. Эта различительная сила называется в нас разумной душой; поистине, она различает благодаря рассуждению (рассуждение есть некий расчет и исчисление): хоть душа схватывает зримое зрением, слышимое слухом и вообще ощущаемое чувствами, но различает она только своим рассудком. В самом деле, слыша поющие голоса, мы улавливаем звуки слухом, но их различия и согласия измеряем разумом; у животных мы той же способности не находим, они не обладают исчисляющей и соразмеряющей силой и потому неспособны к музыкальной науке, хотя наравне с нами улавливают чувством звуки и испытывают наслаждение от согласного пения. Итак, наша душа справедливо называется разумной как рассуждающая, иди исчисляющая, то есть различающая и соразмеряющая, сила, в себе самой свертывающая все, без чего невозможно совершенное различение. Когда движимый ощущением слух испытывает наслаждение от прекрасного гармонического созвучия и обнаруживает основание этого созвучия внутри себя в числовой соразмерности, то он с помощью числа изобретает науку рассуждения о музыкальных созвучиях, и душа предстает живой единицей этого числа, началом, которое свертывает в самом себе всякое различительное число и из самого себя развертывает число, словно живая искра различительного света, сама разгорающаяся в том, что она хочет различать, и сама уходящая от того, чего она не хочет знать, — скажем, она обращает чувственное видение к тому из видимого, что хочет видеть, и уводит от того, что отвергает.