Артемий Магун - «Опыт и понятие революции». Сборник статей

1)Философия обратилась к революции в момент, когда она стала историчной, то есть отвергла фиксированные метафизические определения человека и осмыслила его сущность как становление и творчество. Обоснование знания опытом потребовало обращения к истории как к опыту изменения, образования ( Bildung ), к опыту нового . В то же время сразу стало ясно, что недостаточно определить человека как творящего самого себя в истории. Творение, историческое становление, само по себе неантропоморфно. Прежде чем человек начнет творить и развиваться, дело должно уже «сдвинуться с мертвой точки». Время как форма истории само должно откуда-то браться, быть каким-то образом дано. Кроме того, оно должно как-то открываться человеку, чтобы он знал о собственной свободе.

Следовательно, понятие истории может строиться только из некоего чистого, берущегося ниоткуда события , единственным содержанием которого является оно само: чистый дар времени, чистый сдвиг .

Вопрос о презентации времени как чистой формы возник уже в кантовской философии. Кант наложил на такую презентацию запрет, но в то же время сам «почти» нарушил его в учении о «трансцендентальном схематизме» (первое издание «Критики чистого разума»), в «аналитике возвышенного» («Критика способности суждения») и в философии события, намеченной в «Споре факультетов». По указанному в этих текстах пути пошла послекантовская традиция спекулятивной философии. Наиболее четкую формулировку чистого созерцания времени можно найти в «Примечаниях к Софоклу» Фридриха Гёльдерлина. В переломный момент трагедии «не остается ничего, кроме условий времени и пространства» [25]. По Гёльдерлину, две части трагедии разделяет и соединяет пустая метафора или «пустой транспорт» — перенос, который ничего не переносит. Понятие простого, чистого события ( blo╡es Geschehen ) возникает далее в «Науке логики» Гегеля [26].

Сам термин «событие» ( Ereignis ) попал в центр внимания философии относительно недавно: к нему привлек внимание Мартин Хайдеггер [27]. Событие для Хайдеггера — прежде всего неантропоморфное обоснование сопряжения бытия и времени, перехода бытия из сокрытости в явленность и обратно. Как таковое оно, с одной стороны, является даром , то есть необратимым, бессубъектным и адресованным человеку; в качестве однонаправленного дара бытия событие приближает бытие к человеку и приводит его к его собственной, единичной истине. Но с другой стороны, хайдеггеровское событие обособляет — оно не только дарит, но в то же время изымает себя из мирового «обращения», так что становится возможным уникальность, обособленность каждого отдельного времени. Сложный пейзаж: событие — это одновременно и дар, и изъятие, но в обоих смыслах оно необратимо. Событие дарит/изымает бытие, пишет Хайдеггер, но при этом само не принадлежит к бытию, оно не есть .

Ален Бадью, современный французский философ, развивает хайдеггеровское учение о событии [28]. Событие для него превосходит порядок бытия. В порядке бытия, который подчиняется закону достаточного основания, события действительно нет. Событие у Бадью автореферентно, это множество, включающее в качестве подмножества само себя, основывающееся на самом себе. То есть событие является своим собственным содержанием. Хотя у него может быть и другое конкретное содержание — ряд политических устремлений, например — эти содержательные элементы сами не образуют события, то есть вновь возникшего единства, без добавления к ним чистого имени события, которое не имеет иного содержания, кроме самого себя. Существование (единство) события подвешено, оно зависит от субъекта, который «ставит» на событие, являясь «верным» ему. По этой же матрице строятся мировые, эмпирические события: они замкнуты на себя, тавтологичны и вырваны из причинно-следственных связей. Одна роковая случайность, одно странное, неожиданное происшествие или имя без определенного значения — и событие раскручивает свой маховик, наслаиваясь само на себя. Так, по мере развития Французской революции основной заботой революционеров стало поддержание и спасение революции; внешние цели революции были забыты. Отсюда же серийность исторических революций и их характер «революции в революции», «революции против революции».

Идея самореферентности события, впрочем, восходит к истокам новоевропейской традиции мышления о событии, а именно к второй части «Спора факультетов» Канта, где последний развивает философское определение революции как события («Begebenheit», но в предварительном «Краковском фрагменте» — «Ereignis») [29]. Кант мыслит событие революции не как свершившийся, решительный перелом истории, в котором бы эмпирически воплотилась свободная сущность человека. Такое воплощение в соответствии с духом и буквой кантовского критицизма в принципе невозможно. И тем не менее вокруг Французской революции кристаллизуется необратимое историческое событие. Как мыслится это особое событие? Не как воплощение, а как знак , указывающий на волю человечества к эмансипации и самоуправлению. Событие необратимо, поскольку является мнемотехническим знаком, signum rememorativum , который, по Канту, « уже никогда не будет забыт ». Итак, раз ввязавшись в незавершенное событие, человечество принуждено возвращаться к нему снова и снова, повторяя его вопреки самому себе, но никогда не сможет жить, как будто событие революции не произошло, король не убит, а смерть его не развенчана.

Итак, событие определяется в современной философии как:

— чистое, то есть несводимое к набору фиксируемых эмпирических элементов,

— необратимое,

— происходящее , но не сущее ,

— замкнутое на себя и имеющее себя своим предметом.

Очевидно, что при всей своей парадоксальности это все равно метафизическое, сублимированное понятие. Чтобы применить его к опыту, нужно проделать дополнительную критическую работу, а значит, соотнести видимую внеположность события с формой нашего познания и логикой нашего опыта.

2) Если событие — это чистый сдвиг, если оно дает нечто, не имеющее никакого источника, обособляя себя от всех вещей мира, то это означает, что событие в логическом смысле есть отрицание . Конечно, философы события скажут нам: чтобы мыслить отрицание, надо, чтобы отрицание уже каким-то образом было или по крайней мере произошло (то есть событие предшествует отрицанию). Но это некритический ответ — откуда известно, что произошедшее — это именно отрицание? Возможно, это нечто другое… Переводя разговор в логический план, мы делаем критический шаг перехода от трансцендентного к трансцендентальному , к условиям мыслимости мира. Отрицание — это человеческий, антропоморфный способ воспроизводить и понимать событие. Других у нас нет. Отрицание вводит сложную, противоречивую логическую структуру, которой, в свою очередь, подчиняется деятельность человека, сталкивающегося с событием. Таким образом, вокруг бреши, пробиваемой в человеческом и человечном мире событием, кристаллизуется во времени и пространстве история деятельности людей вокруг и по поводу события.