Артемий Магун - «Опыт и понятие революции». Сборник статей

Либеральными являются постоянные апелляции к ценности частной жизни — но в идущей сверху идеологии они чаще всего формулируются как культ семьи. В московском метро уже три года вдоль каждого эскалатора висят плакаты “Семья — один из шедевров природы” (улыбающаяся нуклеарная семья — папа, мама и дети, — и внизу подпись: “Д. Сантаяна”) или “Любовь к Родине начинается с любви к семье” (и красующаяся на фоне матрешек подпись “Ф. Бэкон”). Демобилизующий лозунг, синтезирующий либеральный индивидуализм и консервативный органицизм. Наконец, социологические опросы, значимости которых, конечно, нельзя абсолютизировать, неизменно показывают, что отличие России от европейских стран в основном заключается в отношении к солидарности: в российском обществе зашкаливают индивидуалистические ценности, ценности частной жизни, и гораздо ниже ставятся ценности, касающегося общего блага (такие, как демократия или экология). При этом высоко ценятся и “консервативные” ценности “сохранения традиций” [2] Магун В.С., Руднев М.Г. Жизненные ценности российского населения: сходства и отличия в сравнении с другими европейскими странами // Вестник общественного мнения. 2008. № 1(93). С. 33–58; Они же. Базовые ценности — 2008: сходства и различия между россиянами и другими европейцами. М.: ГУ ВШЭ, 2010. .

В целом, можно сделать вывод, что идеологической гегемонией в сегодняшней России обладает консервативно осмысленный либерализм, а не консерватизм в чистом виде (что особенно очевидно после публикации манифеста Никиты Михалкова: набор предлагаемых им стереотипных консервативных идеологем явно не является — даже на уровне дискурса — ни правящей, ни особенно популярной в обществе идеологией). Впрочем, важны не только и не столько фигуры, открыто называющие себя консерваторами, — о них написал важную статью Сергей Прозоров [3] Prozorov S. Russian conservatism in the Putin presidency: The dispersion of a hegemonic discourse // Journal of Political Ideologies. 2005. № 10(2). P. 121–143. Прозоров верно замечает, что консервативный дискурс был реакцией на неартикулированность революционных событий 1987–1991 годов в общественном сознании: либералы, наследовавшие им, не решались объявить их революционным разрывом. В то же время вывод Прозорова (Ibid. P. 122) о том, что необходимо изучать консерватизм только “как самоописание практикующих его деятелей” кажется мне неоправданным — это сужает диапазон анализа и не отвечает современным теориям идеологии, например, альтюссеровской, рассматривающим ее не как дискурс (или сознание), а как объективную общественную тенденцию, совмещающую социально-экономические и дискурсивные факторы. , — сколько фоновый консерватизм, который был присущ российским элитам задолго до того, как они выучили слово “консерватизм” и заменили им неадекватное более понятие “коммунизм” (программа КПРФ уже 20 лет является классической программой социально-консервативной партии [4] Ср.: “Коммунистический избиратель 1990-х годов был консервативен, малообразован и немолод. Партия получала преимущество в мелких городах, в деревне, в зонах затяжной экономической депрессии. Сторонник КПРФ больше напоминал как раз “правого” европейского избирателя. Не удивительно, что настроения подобного электората были поразительно похожи на взгляды правых националистов во Франции, Австрии или Норвегии (неприязнь к евреям и “черным”, страх перед всем новым, “чужим”)” (Кагарлицкий Б. Записки постороннего. КПРФ перед выбором ( www.1917.com/Politica/CPRF/1050943640.html) ). ) или “либерализм” (если под ним понимать рациональное государственное строительство под присмотром просвещенных элит). Здесь характерны примеры Михаила Леонтьева, Дмитрия Ольшанского, Максима Соколова и других публицистов, резко сменивших идеологические ориентации с либеральной на консервативную в 1999–2000 годах: перелом этот был, очевидно, искренним и означал консервативную переинтерпретацию ранее отстаиваемых — в критике постсоветской инерции — либеральных ценностей.

Приведенные примеры показывают, что консерватизм и либерализм достаточно хорошо сочетаются друг с другом. Я уже упомянул их сочетание у Бёрка, которое оставалось характерным для политики Великобритании в XIX веке (характерны здесь примеры либерального консерватора Уильяма Гладстона и консервативного либерала Бенджамина Дизраэли). В XX веке, после Второй мировой войны, либерализм, будучи победившей идеологией, постепенно раскалывается на социально и демократически ориентированную версию (Джон Ролз и Юрген Хабермас) и на консервативную программу, сочетающую крайний экономический либерализм и органически-националистические акценты в политике (Фридрих фон Хайек, Милтон Фридман, Конрад Аденауэр, Людвиг Эрхард и другие). Консервативный либерализм после упадка 1950-1970-х годов пережил свой триумф в англосаксонском мире в 1980-х, в эпоху Рейгана и Тэтчер, совмещавших экономический либерализм с традиционалистской социокультурной программой. Тем не менее, в этом сочетании заложена потенциальное противоречие, которое и сказалось в эпоху перестройки как “консервативной революции”: какое-то время консервативные идеи предъявлялись обществу в левой политической форме, в качестве апологии “демократии”.

Итак, встает вопрос об историческом происхождении российского консервативного либерализма. Либерально настроенные элиты обычно считают, что он возник в 2000-е годы в результате перехвата власти позднесоветской бюрократией и силовыми структурами второго эшелона, разоружившими либеральную интеллигенцию, которую не поддержало традиционалистское и патерналистское, бедное и необразованное большинство. Однако представляется, что корни этой идеологии глубже: они обнаруживаются уже в эпоху перестройки у тех самых либеральных революционеров, которые сейчас составляют оппозицию режиму. А консервативные элементы в идеологии перестройки восходят к еще более ранним консервативным мотивам в идеологии советской интеллигенции 1970-1980-х годов. По мере углубления “застойных” тенденций, критическая интеллигенция, отрицавшая закостеневающий советский режим органически, то есть изнутри, противопоставила ему… его собственный бессознательный консерватизм. Консервативной форме было противопоставлено консервативное содержание .

Перестройка, объявленная Михаилом Горбачевым в 1986 году, поначалу формулировалась им в левых политических терминах как “революция”, “возврат к ленинскому наследию” и так далее. Основные публицисты перестройки — Александр Яковлев, Гавриил Попов, Татьяна Заславская, Егор Яковлев и другие — подчеркивали скорее не либеральные, а социал-демократические составляющие новой политики и, прежде всего, борьбу с бюрократией. Только в 1989–1990 годах произошла массовая переориентация идеологов перестройки на классический либерализм. (При этом надо заметить, что даже в дискурсе Горбачева с самого начала содержались и консервативные элементы, например гендерный традиционализм [5] Здравомыслова Е.А. Перестройка и феминизм // Что делать? 2007. № 19 (www.chtodelat.org/index.php?option=com_content&view=article&id=463:perestroika-and feminism&catid=188:19-experience-of-perestroika&Itemid=293&lang=ru). .) В это же время в союзных республиках сопротивление режиму приняло этнонационалистические формы, что автоматически означало присоединение к либерализму консервативной традиционалистской составляющей.