Артемий Магун - «Опыт и понятие революции». Сборник статей

Подобная идеологическая ситуация сложилась и в рок-музыке — массовом, мобилизационном искусстве, которое в конце 1980-х воспринималось как революционный гимн. Ключевые политические телепрограммы — “Взгляд” и “Пятое колесо” — регулярно перемежались клипами рок-песен. Но, если мы возьмем сами песни, то увидим их глубоко амбивалентное содержание. Иногда революционный порыв сочетается с меланхолией и демобилизующей рефлексией. Так у Цоя в песне “Мы ждем перемен”, использованной Сергеем Соловьевым в качестве гимна перестройки и заканчивающейся мобилизующим маршем, последняя фраза звучит так: “И вдруг нам становится страшно что-то менять”. Эта рефлексия усиливает действие песни, так как связывает ее с опытом конкретного слушателя и забирает революционный порыв обратно к частному индивиду, являющемуся его носителем и боящемуся потерять себя в коллективной стихии. Тем самым она фиксирует амбивалентность перестроечной революционности, которая не замедлила сказаться уже в начале 1990-х годов. У Цоя амбивалентность либеральная, но у других рокеров 1980-х она носит более консервативный характер.

“Полковник Васин” Гребенщикова — тоже песня-манифест, сопровождаемая клипом с едущим поездом, который, как поет “Аквариум”, “в огне”. Поезд резонирует с ритмической канвой песни, “двигает” ее вперед, но песня о том, что поезд идет не туда, “нам не на что больше жать” — и вообще, надо “идти домой”, по любимой Гребенщиковым формуле. Но особенно характерно творчество группы ДДТ — менее окультуренное, чем у “Кино” и “Аквариума”, более прямое и бескомпромиссное. Песня 1987 года “Революция” стала одной из самых известных манифестных песен (другим созвучным ей хитом было “Предчувствие гражданской войны”, обыгрывающее название одноименной картины популярнейшего тогда в СССР Сальвадора Дали). И по названию, и по музыкальной экспрессии эта песня воспринималась и воспринимается как революционная. “В этом мире того, что хотелось бы нам, — нет! / Мы верим, что в силах его изменить — да!” — простая антитеза, сопровождаемая маршевой музыкой и акцентами на “нет” и “да”. Однако сам ее текст на уровне буквального прочтения направлен против революции! После “да” следует “но”: “Революция, ты научила нас верить в несправедливость добра”. Мелодия при этом начинает притормаживать, как при искусственном придерживании пластинки на проигрывателе. И дальше ряд “запрещенных” цензурой упоминаний “зла” — каннибализм в блокаду и цена смерти в Афганистане. Как и другие рокеры, Шевчук, используя официально разрешенное в СССР выражение политической позиции — пацифизм, — сочетает его с идеологией хиппи 1960-1970-х и выражает через их посредство политически радикальные взгляды. В конце песни идет проигрыш “Марсельезы”, тоже с характерным заеданием и торможением. Эта песня интересна тем, что Шевчук был активным, радикальным активистом, песни его мобилизовывали молодежь в оппозицию режиму. Песня “Революция” на риторическом уровне “работает” именно за счет своей “революционности”. Но, как мы видели, в революционную форму вкладывается контрреволюционное содержание. В 2005 году Шевчук записал песню “Контрреволюция”, которая уже более однозначна: речь идет о том, что в стране произошла буржуазная контрреволюция, аннулирующая результаты 1990-х, и это плохо. Задним числом эта песня переинтерпретирует “Революцию” 1987 года как революционный манифест — каковым она, prima facie , не была.

Теперь перейдем к интеллектуалам. Среди ведущих публицистов перестройки были люди с разными взглядами. С 1987-го по 1990 год эти взгляды обычно эволюционировали (вслед за позицией самой власти) от требования демократизации социализма к требованию либерального государства и экономики. В 1987–1989 годах разгорелась ожесточенная идеологическая борьба между либерал-демократами-западниками и открытыми консерваторами, сосредоточенными вокруг журналов “Москва”, “Наш современник” и “Молодая гвардия”, а также Союза писателей РСФСР, которые обычно совмещали защиту советского наследия с национализмом и апологией патриархальных ценностей. Эта борьба по-своему консолидировала “либеральный” лагерь и продолжала его консолидировать в дальнейшем, по мере того как “консерваторы” формировали характерную амальгаму национализма и ностальгического социализма, легшую в основу идеологии КПРФ.

Однако надо сказать, что и либеральный лагерь не был чужд своеобразного консерватизма, который с самого начала вступал в открытое или скрытое противостояние с либерализмом. Так, знаменитая статья Селюнина “Истоки” [10] Селюнин В. Истоки // Новый мир. 1988. № 5. С. 162–189. (содержащая первую официально озвученную критику Ленина), выдвигает либеральные ценности частной инициативы, но написана в жанре сказа, при этом автор оплакивает гибель деревни, наивно, как теперь ясно, ожидая ее спасения в результате экономической либерализации. Игорь Клямкин и Андраник Мигранян уже тогда выступили за авторитарную модель реформы, которую сначала понимали как необходимость харизматического лидерства при сломе системы, а потом — как необходимость твердой руки для проведения экономических реформ. Мигранян выпускает в 1990 году статью, обращающуюся к позитивным сторонам наследия консерватизма [11] Мигранян А.М. Переосмысливая консерватизм // Вопросы философии. 1990. № 11. С. 114–122. . Хотя точка зрения Миграняна и Клямкина обсуждалась и оспаривалась, оба они принадлежали к “перестроечной партии” и были среди ее наиболее ярких публицистов. Мемуары и интервью Егора Гайдара и его сторонников прямо показывают, что они, вслед за Шевчуком, больше всего на свете боялись революции и гражданской войны и поступали соответственно, стараясь по возможности демобилизовать общество [12] Ср. выдержки из их интервью: Мау В., Стародубровская И. Великие революции. От Кромвеля до Путина . М.: Вагриус, 2001. С. 241–246. Например Егор Гайдар: “Может быть, можно было обострить ситуацию. Но я вел линию на притушение радикальной фазы, чтобы не перевести ее в режим гражданской войны, которая казалась мне реальной угрозой” (Там же. С. 245). .

Возьмем интеллектуалов, которые сегодня находятся среди лидеров российского либерализма, — Леонида Гозмана и Александра Эткинда. Это влиятельные фигуры, и именно поэтому их позиция симптоматична. В перестройку они только начинали как публицисты, но именно тогда сформировались их основные идеи, некоторые из которых оба до сих пор последовательно проводят. В статье “От культа власти к власти людей” [13] Гозман Л., Эткинд А. От культа власти к власти людей // Нева. 1989. № 7. С. 156–179. Гозман и Эткинд, как это ни странно для сегодняшнего читателя, различают либерализм и демократию и высказываются именно за развитие демократических, а не либеральных принципов. Впрочем, это демократия “людей”, а не народа. В то же время, критикуя тоталитаризм, они утверждают следующее: