Александр Богданов - О пролетарской культуре (1904-1924)

8. Культурная задача пролетариата в денной области заключается, следовательно, в том, чтобы объективно установить, какой именно язык исторически предназначен к этой роли, помогать ему, чтобы он овладел ею, воздействуя в то же время на него в таком смысле, чтобы он максимально к ней сам приспособлялся.

9. Ряд объективных данных намечают для этой роли английский язык:

а) Наибольшая распространенность по всему миру: этот язык господствует не только на громадном пространстве Британской империи с колониями и Соед. Штатов, – он также служит, хотя в испорченной форме, языком связи для народов Восточной Азии – Китая, Японии. В частности, на нем говорит и наибольшее количество индустриального пролетариата;

б) Наибольшая синтетичность строения: огромная близость к немецкому, скандинавским и другим германским языкам и по грамматике, и по лексикону; к французскому – по лексикону;

с) Огромная пластичность: быстрое историческое развитие, наибольшая сжатость, простота форм;

д) Исход мировой войны.

Важное препятствие – окаменелый пережиток орфографии (отчасти, кроме того, особенная многозначимость английских слов).

10. Культурно-программные выводы:

а) Борьба вообще против национально-кустарнических тенденций в области языка (особенно, где дело касается мелких или отсталых наций);

б) Пропаганда в пролетариате всех стран, кроме англосаксонских, изучения в первую очередь английского языка. Для пролетариев англосаксов, напротив, рекомендуется ознакомление с разными языками, не исключительно с французским или немецким, как большей частью теперь бывает (конечно, каждому пролетарию в отдельности очень редко может найтись время изучать больше одного языка);

с) Преобразование – по собственной инициативе пролетариата, не только англосаксонского, но международного – варварской орфографии английского языка в рациональную, – быть может, и с некоторыми грамматически-упрощающими реформами;

д) После такого преобразования – объявление этого языка международно-пролетарским; и практические меры, отсюда вытекающие.

Параллельно со всем этим должна идти теоретическая разработка вопроса о такой постановке изучения языков, при которой оно не имело бы обычного, механического, одуряющего характера, а являлось изучением, действительно, определенной идеологии, вводящим в жизнь народов и в организационное развитие общества. Уже сейчас многое для такого изучения сделано сравнительной филологией. Но надо специально поставить такую задачу, и по мере ее решения вырабатывать соответственного типа учебники, особенно того же английского языка.

11. Не надо рассчитывать на скорый успех, или хотя бы скорое признание этой программы: национализма окажется достаточно даже в германском пролетариате; а мелкие нации, наверное, займут реакционную позицию. Но предвидение и планомерность в этой области могут и должны дать пролетарско-культурному движению большой плюс и влияние, хотя бы позже.

Новая культура неизбежно вырабатывает свои руководящие нормы поведения людей. Высшая культура означает высшие нормы. Они исходят из развития высшего коллектива, того, который в нашу эпоху завершает дни своего детства в виде социального класса – пролетариата, и который, достигнув зрелости, объединит и сольет в себе все человечество. Это, конечно, не «заповеди» в старом смысле слова, а нормы целесообразности для коллектива; они выражают условия наибольшей его жизнеспособности, его тенденции к наибольшей организованности, его собственные организационные законы.

Душу исторических коллективов представляют их основные формы сотрудничества. Высший коллектив характеризуется товарищеской связью. Но к этому коллективу, к этой форме связи человечество шло через низшие формы: через стадность зародышевых первобытных общин, через авторитарность ограниченных организованных обществ и через индивидуализм буржуазного мира. Эти ступени запечатлелись в культурных формах прошлого, которые не только сохраняются еще и теперь, но в общем и целом до сих пор господствуют.

Заповеди новой совести являются и отрицанием норм этих низших ступеней, и утверждением высшей формы культуры. Этим определяется логическая цепь их формулировки, отражающая борьбу и смену культур.

Еще одно отличает новые нормы от прежних – то, что они обращены не только к человеческим единицам, личностям, но и ко всем и всяким частичным организациям высшего коллектива – рабочего класса в его историческом развитии. Тут нет непогрешимости: ошибаться, нарушать эти нормы может не только каждый отдельный член коллектива, но и самые широкие из его организаций, даже весь пролетариат на том или ином из этапов его боевого и творческого пути. Пролетариат данного момента, это только часть великого коллектива, развертывающегося во времени, только звено в цепи сотрудничества его поколений. И наше нынешнее понимание жизненных его законов тоже, конечно, не окончательное. Но все же оно – истина времени, если его основа действительно охватывает опыт прошлого и настоящего в труде и в мышлении.

I. Не должно быть стадности

Первобытная стадность была безличным, стереотипным единством людей в их маленьком коллективе. Стадным является и теперь человек, который безлично и пассивно сливается со своим ограниченным, частичным коллективом, подчиняясь его настроениям и мыслям, не стремясь критически и творчески отнестись к ним, поднять их выше, внести в них новое и лучшее.

Стадными и теперь очень часто бывают люди в толпе; самый резкий пример – паника. Стадность в мышлении не так бросается в глаза, как стадность чувства или порыва, – но в жизни имеет еще больше значения. Это – мещанская, и не только мещанская, боязнь «быть не как все» в своем кругу, нарушать его привычки, приличия, моды.

К стадности относится всякое стихийно-пассивное подчинение социальной среде. Так, на войне человек находится в грубом и жестоком окружении, сам вынужден совершать грубые и жестокие дела. Но мерою его стадности может служить то, насколько он при этом сам становится грубым и жестоким, т. е. насколько начинает выходить в подобных проявлениях из пределов вынужденного, из рамок внешней необходимости.

Стадность толпы, группы, организации порождает борьбу против того, что пытается быть не стадным. Нередко толпа в паническом настроении бешено набрасывается на того, кто ему не поддается и пробует внести сознательность в ее действия, или вообще не идет по ее линии. Случалось также наблюдать у отсталых рабочих, что при забастовке на одной фабрике бастующие не позволяли никому из своих поступать на другие, работающие фабрики, потому что для стадного сознания это ощущается, как убыль общей силы.