Витторио Страда - Марксизм в эпоху III Интернационала. Часть первая. От Октябрьской революции до кризиса 1929 года. Выпуск первый

«Расхождение между словом и делом погубило второй Интернационал. Третьему от роду нет еще и году, а он уже становится модой и приманкой для политиканов, которые идут туда, куда идет масса. Третьему Интернационалу уже начинает грозить расхождение между словом и делом. Во что бы то ни стало, всюду и везде, надо эту опасность разоблачить, всякое проявление этого зла вырывать с корнем» [998].

Таким образом, у руководящей группы большевиков создавалось впечатление, что ей придется противостоять «концентрической» атаке. Ленин следующим образом характеризовал двоякую опасность, которая угрожала запятнать теоретическую и политическую чистоту коммунистического движения:

«Правое доктринерство уперлось на признании одних только старых форм и обанкротилось до конца, не заметив нового содержания. Левое доктринерство упирается на безусловном отрицании определенных старых форм, не видя, что новое содержание пробивает себе дорогу через все и всяческие формы, что наша обязанность, как коммунистов, всеми формами овладеть, научиться с максимальной быстротой дополнять одну форму другой, заменять одну другой, приспособлять свою тактику ко всякой такой смене, вызываемой не нашим классом или не нашими усилиями» [999].

Опровергая подобные позиции – и именно в этом глубокое историческое значение брошюры Ленина об экстремизме [1000], – вождь большевиков стремился определить рамки международного распространения опыта Октября. Не желая говорить об абстрактной модели исторического развития революции в других странах, а, напротив, подтверждая, что «после победы пролетарской революции хотя бы в одной из передовых стран наступит, по всей вероятности, крутой перелом, именно: Россия сделается вскоре после этого не образцовой, а опять отсталой (в „советском“ и в социалистическом смысле) страной» [1001], он подчеркивал, что некоторые критерии революционного метода и некоторые организационные формы, проверенные большевиками на практике, должны будут побудить к действию коммунистическое движение в Европе и гарантировать его успех. В частности, он настаивал на абсолютной необходимости диктатуры пролетариата, организованной в форме Советов; на централизации партии и на ее непременной теоретической однородности и организационной дисциплине; на тактической гибкости и на проникновении в массовые движения для завоевания гегемонии рабочего класса и «трудящейся непролетарской массы».

Между I и II конгрессами произошел, таким образом, первый из множества «поворотов», характеризующих историю Коммунистического Интернационала. Если раньше считалось – воспользуемся распространенной во время дискуссий терминологией, – что «объективный» элемент (то есть революционный характер послевоенного кризиса) мог породить «субъективный» (то есть сознательное политическое руководство), то теперь внимание сосредоточивалось все больше и больше на элементах, которые мешали и задерживали своевременное созревание последнего, и на необходимости устранить их или исправить. Таков был смысл 21 условия приема в Коммунистический Интернационал, которые одобрил II конгресс.

Какое влияние оказал этот поворот на процесс перестройки и пополнения рядов, наметившийся в западном рабочем движении после Октября? Реакция не была немедленной, пройденный путь также не был прямолинеен. В общем, можно сказать, что, если анархисты, как таковые, отступили перед «нейтралистскими» и «авторитарными» последствиями новой линии, то анархо-синдикалисты и революционные синдикалисты (и это гораздо важнее) повели себя по-разному в разных странах. В Великобритании, США, Голландии и Германии большинство из них быстро завершило разрыв с Коммунистическим Интернационалом, что, впрочем, не смогло затормозить их быстрый упадок как массового движения. В Испании и Португалии процесс этот шел медленнее, разрыв происходил постепенно, хотя были и существенные исключения. Во Франции наиболее видные представители революционного синдикализма (Росмер, Монат, Монмуссо) приняли, хотя и с некоторыми оговорками, 21 условие Коминтерна и сыграли важную роль в создании коммунистической партии, от которой они отделились (не все) лишь в конце 1924 года.

Что касается компоненты социалистического происхождения, представители которой «выросли в ходе партийной и профсоюзной деятельности в золотой век II Интернационала и боролись одновременно за социал-демократию и, будучи ее левым крылом, против нее» [1002], то поворот второй половины 1919 года оказал на них двойственное и противоречивое действие. С одной стороны, ужесточение позиций и укрепление дисциплины, которые за ним последовали, а также возрождение некоторых аспектов большевистских концепций, которые уже были предметом полемики у левых во II Интернационале, способствовали тому, что некоторые течения марксистского социализма отдалились от Коминтерна. С другой стороны, менее резкое противостояние «центристским» партиям и стремление «придать коммунистическим партиям черты не только „авангарда“, но и „части“ рабочего класса, свойственные в лучшие времена наиболее боевым отрядам II Интернационала» [1003], позволяли перекинуть мостик к тем элементам социалистического движения, которые в предшествующее двухлетие решительно выступали против слияния с «новым революционным Интернационалом». В каждом отдельном случае решающими факторами были: специфика обстановки в стране, сила традиций и варьировавшийся характер поведения самих большевиков. В Швейцарии (в несколько меньшей степени в Швеции) обстановка в начале 1919 – середине 1920 года сложилась не в пользу III Интернационала и большинство рабочего класса осталось в рядах или в сфере влияния социал-демократии. В Великобритании начало диалога с Независимой рабочей партией совпало с моментом, когда общественное брожение, захлестнувшее страну, уже шло на убыль. Кроме того, принцип неизбежности гражданской войны, подтвержденный Исполкомом Коминтерна в ответном письме в связи с просьбой о разъяснениях, посланной английскими «центристами» (впрочем, этот принцип уже содержался во всех программных документах 1919 года), был для левых лейбористов куда убедительнее ленинской концепции партии. Независимая партия большинством голосов отвергла 21 условие, а небольшая ее фракция, примкнувшая к Коммунистической партии Великобритании, не внесла сколько-нибудь оригинального вклада в ее идеологическую платформу и не сыграла какой-либо выдающейся роли в ней [1004]. Во Франции большинство «центристского» направления, представленного группой «Реконстрюксьон», в конце концов приняло 21 условие потому, что руководящая группа Коминтерна, весьма скептически настроенная в отношении способности левых руководить, проявила большую терпимость при практическом исполнении этих условий. Но как стало ясно впоследствии, бóльшая часть сил, влившихся таким образом во Французскую коммунистическую партию, не порвала с политической практикой и идеологическим влиянием «центризма» и течениями, образовавшимися в результате раскола. Так, еще в 1924 году, накануне кампании «большевизации», официальный журнал Французской коммунистической партии описывал идеологический состав партии следующим образом: «20 процентов жоресистов, 10 процентов марксистов, 20 процентов последователей ленинизма, 20 процентов троцкистов и 30 процентов без ясно выраженных позиций» [1005].