Витторио Страда - Марксизм в эпоху III Интернационала. Часть первая. От Октябрьской революции до кризиса 1929 года. Выпуск первый

Рассмотрим некоторые из тех немногих случаев, о которых у нас имеются достоверные данные. Центральный Комитет КПГ, избранный в начале 1919 года, на 83 процента состоял из интеллигентов. В составе же ЦК, избранного сразу после Галльского съезда, было уже 46 процентов рабочих и 38 процентов интеллигентов. В последующие годы соотношение продолжало изменяться не в пользу последней: в 1924 году это 50 процентов против 31 процента, в 1927 году – 58,5 процента против 17,6 процента, а в 1929 – 69,4 процента претив 13,9 процента. Неизменной в эти годы оставалась доля служащих и ИTP (колебавшаяся между 12,5 и 16,6 процента), тогда как крестьяне отсутствовали вовсе. В составе партаппаратчиков, то есть в более широких рамках, число рабочих было еще выше, а процент интеллигенции еще ниже, тогда как число представителей других категорий было выше, хотя и незначительно. В период между 1924 и 1929 годами среди рабочих слегка возросла доля неквалифицированных по сравнению с квалифицированными. После 1929 года резко возросло число безработных (рабочих). В конечном итоге в Германии решительный перелом произошел после Галльского съезда, когда в КПГ влились рабочие из НСДПГ. Кампания за большевизацию еще больше усилила уже действовавшую тенденцию: с утверждением организационного построения партии на основе ячеек она прочно и надолго закрепилась на фабриках и заводах (в этом смысле тезис об усилении «профессиональной партийной бюрократии» кажется мало убедительным). Окончательный удар влиянию интеллигенции нанесло исключение «примиренцев».

История руководящей группы ФКП аналогична, хотя здесь решительный перелом произошел как будто в 1923 – 1924 годах. Между съездами в Марселе (1921) и в Лилле (1926) число рабочих в Центральном Комитете партии возросло с 12,5 процента до 48,7 процента; этот процент почти столь же интенсивно продолжал возрастать и в последующие годы: в 1929 году рабочих было 69,5 процента от общего числа членов Центрального Комитета, в 1932 году – 76,5 процента. Представительство интеллигенции, резко упавшее в первой половине 20-х годов, впоследствии сохраняется на низком, но постоянном уровне: в Политбюро, состоявшем между 1926 и 1937 годами из 6 – 11 членов, интеллигенция представлена по крайней мере одним членом, точно так же как в его составе всегда есть один ремесленник или один служащий. В ФКП крестьяне тоже не входят в руководящие органы высшего ранга, зато широко представлены в Центральном Комитете. Максимально высокий процент рабочих в Политбюро зарегистрирован в 1930 году (85,7 процента) и в 1936 году (77,7 процента), минимальный (что удивительно) – в 1929 году (54,5 процента).

Нечто почти подобное имело место в целой группе других секций Коминтерна, например в коммунистических партиях Чехословакии, Югославии, США, Японии. Имелись, однако, и отклонения, точнее, исключения, которые заслуживают упоминания. В отношении Коммунистической партии Великобритании мы располагаем лишь фрагментарными и неполными данными, но настолько, насколько они позволяют нам проследить тенденцию, нам представляется возможным утверждать, что соотношение сил рабочих и интеллигенции в Центральном Комитете, избранном на съезде в Манчестере в мае 1924 года (68,75 процента против 31,25 процента) [1149], отражает ситуацию, предшествовавшую большевизации. Это положение оставалось неизменным и в последующие годы и характеризует лицо партии, которой меньше других коснулась текучесть партийных руководящих кадров. Не менее знаменателен и случай с ИКП [1150]. В период между Римским (1922 год) и Лионским (1926 год) съездами, то есть в период, когда шла большевизация международного коммунистического движения, процент интеллигенции в Центральном Комитете оставался неизменно очень высоким (57 процентов), а рабочих возросло с 21,4 процента лишь до 33,3 процента (за счет служащих, число которых уменьшалось); в то же время значительным стал процент батраков (9,5 процента в 1926 году). Только в 1931 году отмечается обратная тенденция: в Центральном Комитете, избранном в Кёльне, интеллигентов – 26,3 процента; рабочих – 57,9 процента, к которым можно прибавить 5,2 процента батраков. Нет сомнения, что в таком изменении тенденции следует усматривать результат весьма важного поворота, происшедшего в 1930 году, хотя, как это ни парадоксально, именно тогда были исключены такие видные руководители-рабочие, как Трессо, Раваццоли, Бавассано, Реккья. Во всяком случае, доля интеллигенции в руководящих органах ИКП оставалась еще значительно выше, чем в среднем в других партиях; в Политбюро 1931 года три из шести его членов – интеллигенты, или, точнее, работники нефизического труда.

И наконец, несколько слов о руководящих группах партий колониальных и полуколониальных стран, в развитии которых еще сложнее выделить общую тенденцию. Если обратиться к данным о Коммунистической партии Китая, то можно сделать вывод, что снижение доли интеллигентов в руководящих органах было характерно только для секций Коминтерна, действовавших в тех капиталистических странах, которые в программе Коминтерна 1928 года названы капиталистическими странами высокого и среднего уровня развития; процент интеллигенции в Политбюро КПК упал с 88,8 процента в 1927 году до 80 процентов в 1935 году, и в этом смысле переориентация партии «на крестьянство» взамен курса «на рабочего» никак не повлияла на социальный состав руководящих органов. Если же обратиться к данным по Бразильской коммунистической партии, то здесь мы выявляем совсем иную тенденцию (которая, несмотря на то что мы знаем об этом немного, кажется нам весьма показательной для эволюции латиноамериканских партий): для социального состава руководящей группы характерен высокий процент рабочих (из девяти делегатов учредительного съезда Бразильской компартии, состоявшегося в 1922 году, пятеро были рабочие, двое – ремесленники и двое – интеллигенты; в Центральном Комитете, избранном тогда же, было три рабочих и один ремесленник); в период же максимального роста партии – в 1934 – 1935 годах [1151]– соотношение рабочих и служащих несколько выравнилось.

В результате, понятно, весьма приблизительного анализа отличительных особенностей национальных руководящих групп и изменений, которые они претерпевают с течением времени, создается столь пестрая и сложная картина, что закономерно напрашивается вопрос: в какой степени эти изменения вызваны линией и директивами центральных органов Коминтерна, а следовательно, вмешательством извне, то есть факторами, чуждыми той «национальной основе», которую Крижель считает неотъемлемой чертой каждой коммунистической партии, и в какой мере их можно приписать, так сказать, «физиологическим» факторам, характерным для нормального развития каждой партии, и внутренним переменным, связанным со спецификой взаимоотношений между данной партией и политической обстановкой и социальной реальностью, в которой она действует.