Фрэнсис Паркер Йоки - Imperium. Философия истории и политики

Эта идеология продолжала жить до самой середины XX века и даже после Первой и Второй мировых войн, когда уже вошло в силу совершенно иное и несовместимое с ней мировоззрение, была предложена родине западной цивилизации как некий образец для подражания. Только благодаря американскому оружию, то есть совершенно случайно, старая идеология получила физическую поддержку, позволившую ей дотянуть до середины переросшего ее века. Эту архаическую идеологию необходимо здесь рассмотреть не в силу ее основательности как политического мировоззрения, но единственно потому, что она представляет собой эффективную технику раскалывания и разобщения Европы.

Декларация независимости пропитана мыслями Руссо и Монтескье. Основная идея, как и во всем рационализме, заключается в отождествлении того, что должно быть , с тем, что будет . Рационализм вначале путает рациональное с реальным, а в итоге подменяет реальное рациональным. Арсенал «истин» о равенстве, неотъемлемых и врожденных правах отражает эмансипированный критический дух, чуждый уважению к фактам и традиции. Та идея, что правительства «учреждаются» для утилитарных целей, ради удовлетворения потребностей «равных» людей, и что эти «равные» люди дают свое «согласие» на определенную «форму правления», а потом упраздняют ее, когда она перестает служить цели, есть чистая рационалистическая поэзия, не подтвержденная никаким где-либо зафиксированным фактом. А факт состоит в том, что источник правления — неравенство людей. Характер правления отражает культуру, нацию и стадию, на которой они находятся. Поэтому любая нация может иметь только одну из двух форм правления: эффективное и неэффективное. Эффективное правление реализует идею нации, а не «волю масс», которая при компетентном руководстве просто отсутствует. Руководство сменяется не тогда, когда «народ» рационально решает его отстранить, но когда настолько деградирует, что самоуничтожается. Нигде никакое правление не «основано» на «принципах». Правительства являются порождением политических инстинктов, и различие инстинктов у разных популяций служит источником различий в практике управления. Никакие писаные «принципы» не влияют на практику правления ни малейшим образом, и единственный результат, который они могут принести, — это обеспечить лексику для политических баталий.

Это столь же справедливо для Америки, как для любой другой политической единицы, существовавшей когда-либо на протяжении пяти тысячелетий истории высоких культур. Вопреки определенному мессианскому чувству, присущему Америке, она не совсем уникальна. Такая же структура и судьба прослеживается в истории других колоний, принадлежавших нашей и другим культурам.

Определение цели правления как обеспечения «безопасности и счастья» населения, которое дается в Декларации независимости — это еще большая рационалистическая чепуха. Правление есть процесс поддержания населения в форме, необходимой для выполнения политической задачи, выражения национальной идеи.

Цитата из Линкольна также является отражением эпохи рационализма, и современная ему Европа понимала подобную идеологию и сочувствовала ей. Однако поскольку в Европе продолжали существовать государство, нации и традиция, пусть в ослабленном состоянии, там всегда ощущалось сопротивление рационалистической идеологии, кто бы ее ни выражал — Руссо, Линкольн или Маркс. Ни одна нация никогда не была «зачата в свободе», и ни одна нация никогда не была «верна суждению». Нации являются созданиями высокой культуры, а в своей глубочайшей сущности — мистическими идеями. Их рождение, индивидуальность, форма и исчезновение являются высшими культурными проявлениями. Говорить, что нация «верна суждению», значит сводить ее до уровня абстракции, которую может начертать на классной доске преподаватель логики. Это — рационалистическая карикатура на национальную идею. Говорить так о нации, значит оскорблять и недооценивать ее: никто никогда не станет умирать за логическое суждение. Если такое суждение, которое к тому же претендует на «самоочевидность», не убедительно, никакая армия не сделает его таковым.

Волшебное слово (numen) «свобода» — излюбленный трюк американской идеологии. Как понятие, оно имеет лишь негативный смысл, подразумевая свободу от некоторого ограничения или чего-либо другого. Даже самые ярые американские идеологи не оправдывают тотальную свободу от какой-либо формы порядка, и аналогично, никакая самая жесткая тирания не стремилась запретить все. В стране, «верной свободе», людей забирали из домов под страхом тюрьмы, объявляли солдатами и отправляли за океан в качестве «оборонительной» меры, которую правительство применяло без «согласия» своих масс, отлично зная, что в таком «согласии» ему будет отказано.

В практическом смысле американская свобода означает свободу от государства, хотя очевидно, что это просто слова, поскольку в Америке никогда не было государства, как и необходимости в нем. Поэтому «свобода» — не более чем догма материалистической религии, ничему не соответствующая в мире американских фактов.

Для американской идеологии важна также писаная конституция, принятая в 1789 г. усилиями Гамильтона и Франклина. Они были заинтересованы в ней практически : идея состояла в том, чтобы объединить тринадцать колоний в одно целое. Поскольку для союза в то время не было какой-либо центральной основы, все, что можно было создать, — это слабая федерация с центральным правительством, которое представляло собой не что иное, как словесно оформленную анархию. Конституционные идеи в основном были взяты из сочинений Монтескье. В частности, этому французскому теоретику принадлежит идея «разделения властей». Согласно его теории, правление осуществляется тремя властями: законодательной, исполнительной и судебной. Как все хрустально-нежное рационалистическое мышление, оно мутнеет и крошится, если его приложить к жизни. Эти власти могут быть разделены только на бумаге, а не в действительности. Фактически этого никогда и не было в Америке независимо от того, что утверждала теория. С началом внутреннего кризиса в 30-е годы XX века вся власть центрального правительства была откровенно сконцентрирована в исполнительной, и под этот факт подвели теоретическое обоснование, по-прежнему представлявшее данную ситуацию как «разделение».

Все колонии в основном сохраняли за собой всю власть, которая была им нужна: право создавать свои собственные законы, содержать милицию и вести себя экономически независимо от других колоний. В качестве названия составных частей союза было выбрано слово «государство» («state»), что внесло еще большую путаницу в идеологизированное мышление, поскольку европейские государственные формы, в которых государство было идеей, приравнивались к американским «государствам», являвшимся в первую очередь территориально-легально-экономическими единицами без суверенитета, цели, судьбы или предназначения.