Фрэнсис Паркер Йоки - Imperium. Философия истории и политики

Нет сомнений, что в этом случае Макиавелли посоветовал бы правителям Америки, чтобы оба кандидата агитировали за интервенцию. Но партийные политики лгут из внутренних побуждений, так как сама их деятельность и есть натуральная ложь.

Тот факт, что мир с одним государством или одним правительством органически невозможен, хорошо продемонстрировали две неудачные попытки создания своего рода «священного союза» XX века. После каждой из первых двух мировых войн неевропейский «священный союз» против Европы учреждал Лигу Наций.

Политические организмы, однако, сохраняли свою органичность и потому подчинялись закону суверенитета. Если политическая единица существует, следовательно, она суверенна; члены этих двух Лиг Наций продолжали существовать политически, значит, были суверенны. Между прочим, органический закон суверенитета не тождествен «принципу суверенитета наций» Гроция и Пуфендорфа, который был правовой концепцией и в силу этого являлся предметом юридической казуистики, тогда как органический закон суверенитета распространяется на все политические единицы, поскольку связан с самим их существованием.

Дилемма, следовательно, заключалась в том, что Лиги Наций не обладали суверенитетом (я вновь говорю о фактическом, органическом, а не юридическом суверенитете) и поэтому не были политическими единицами. Не бывает политической единицы без органического суверенитета, и не бывает органического суверенитета без политической единицы.

Чем же тогда были эти две Лиги Наций? Они имели два аспекта — этический и практико-политический. В терминах практической политики они были спорными реальностями. Поэтому любая сила, их контролировавшая, могла говорить от имени всех наций , а любая сила, им противостоявшая, была hors-la-loi [64] Вне закона ( фр. ) — Примеч. пер. , за пределами сообщества наций и даже не принадлежала к человечеству, потому что человечество представляла Лига. Стоит ли говорить, что Лиги быстро перешли под контроль отдельных государств-членов, в соответствии с законом суверенитета, который гласит, что без суверенитета нет независимой политической единицы, и суверенитетом пользуется кто-то другой. И в самом деле, первая Лига Наций, созданная после Первой мировой войны, перешла под контроль Англии. Вторая Лига Наций, образованная после Второй мировой войны, когда политика вошла в абсолютную фазу, была узурпирована Америкой.

Этого и следовало ожидать исходя из того, что Россия согласилась, чтобы Лига находилась в Америке. Это не только позволило избавиться от назойливой толпы идеологов, паразитов и бездельников, всегда осаждающих любую Лигу Наций, а также от кишащих в подобных местах шпионов, но фактически засвидетельствовало слабый и второстепенный к ней интерес.

В прошлом определенным державам принадлежали определенные теории. И наоборот, все серьезные теории имели практическую, политическую принадлежность. Теория в отсутствие политической единицы, которая использовала бы ее в практических целях, бесполезна. Если протагонистам теории хватает страсти и нетеоретических политических навыков для возбуждения с помощью своей теории интенсивного чувства, они, скорее всего, придут с помощью такого оружия к власти. Дойдя до точки, когда власть совсем близка, уже существующая политическая единица в практических целях присваивает себе теорию. Например, в 1918 г. большевистская Россия для политического применения против Европы перехватила марксизм, когда его сторонники в Германии оказались политически несостоятельны.

Теория Лиги Наций фактически принадлежит Америке. Кто бы впоследствии ни распространял эту идею (даже Англия, оседлавшая первую Лигу), тот усиливал власть Америки, сознательно или нет. Этого не могли не заметить такие свободные от идеологии политики, как кремлевские монголы. Было очевидно, что, понимая, для чего на самом деле нужны теории, они не могли позволить, чтобы с помощью своей теории их стреножила какая-либо политическая единица. Так сгинула вторая и последняя Лига Наций.

Лиги имели также этический аспект. Они были очередным примером обмана, который в первой половине XX века все еще считался неотъемлемым способом политического поведения. Фактически их появление объяснялось спорными попытками отрицать Европу. Дух времени требовал сформировать из Европы политическую единицу. Тот, кто призывал к чему-то другому, просто отрицал эту идею. Поэтому единственным политическим результатом двух Лиг Наций было создание помех для Европы. Причем независимо от того, сознавали это их участники или нет. Однако органической задачей политика является осознание политической реальности, правильное понимание и оценка возможностей, предоставляемых временем. Разумеется, теперь известно, что многие из тех, кто участвовал в этих всемирных обманах, сознавали реальность.

Из того, что сказано о природе политических организмов, вытекает отношение государственного деятеля к своей политической единице: если он призывает ее население умирать, то не вправе отказаться, при необходимости, отдать и собственную жизнь. Ради своего политического организма он должен пожертвовать всю свою физическую энергию, весь свой талант и гений. Небрежность при оценке ситуации и прежде всего действия, несовместимые с жизнью организма, лишают его права на жизнь. Только если посчастливится, он может умереть от сердечного приступа, сотрясения мозга, тромба или просто от старости.

Когда неевропейские силы постепенно нарастили свою власть до такой степени, что независимое существование Запада стало проблематичным (это было очевидным с 1920 г. и несомненным с 1933-го), общим долгом государственных деятелей Европы по отношению к своим государствам и западной цивилизации было совместное их спасение от политического уничтожения неевропейскими силами. Поэтому любой политик европейского государства, саботировавший общее западноевропейское понимание и окончательное решение, которого ждали хранители духа западной цивилизации, оказывался душителем и дистортером судьбы собственной страны и цивилизации.

Этика, которая формулируется на основании всего сказанного, есть этика факта . Она органическая, политическая, фактуальная — и этого достаточно. Ее единственный императив — органико-политический. От религиозной этики она отличается тем, что не требует теологической санкции. От всех прочих этических систем — тем, что руководствуется лишь одним отношением: индивида к политической единице. Не подразумевает она и санкций в карательном смысле. Органическое взаимоотношение между политической единицей и политиком само устанавливает этический императив. Если политик нарушает его, нанося вред вместо того, чтобы обеспечивать жизнь организма, санкция — это дело судьбы, внутренней силы организма. Поступая так, он теряет право на жизнь, но зачастую ему удается легко отделаться. Экзистенциальная включенность индивидуальных жизней в политическую единицу, что, как было показано, является ее существенной характеристикой, не делает для политиков исключения. В момент наивысшего напряжения этот органический императив заставляет политика связать свое право на жизнь с успешным для организма воплощением своей идеи. Бисмарк и Фридрих Великий были полны решимости уйти из жизни в случае неудачи.