Фрэнсис Паркер Йоки - Imperium. Философия истории и политики

Нации, формы мышления, формы искусства и идеи , в которых выражается развитие культуры, всегда находятся на попечении сравнительно небольшой группы. Величина этой группы и возможность ее пополнения зависят от характера культуры. В этом отношении показательна классическая культура. Все до одной ее идеи были экзотерическими . Сократ философствовал на агоре. Представить за таким же занятием Лейбница или Декарта было бы смешно, потому что европейская философия доступна далеко не всем. Однако полное выражение любого направления любой культуры, даже экзотерической классической, ограничено уровнем населения ее территории. По самой своей природе культура избирательна, исключительна. «Культурным» в личном смысле мы называем не рядового представителя культуры, а человека, идеи и позиции которого упорядочены и артикулированы. Быть культурным в этом смысле — значит хранить верность чему-то, выходящему за пределы собственной персоны и домашнего благополучия. В картине мира XIX века с его атомистической манией существовали только индивиды и ничего выше них, поэтому «культурным» называли человека, создающего или ценящего искусство и литературу. Однако культура выражается также в не свойственных первобытному человеку патриотизме, верности долгу, этическом императиве, героизме и самопожертвовании. Война, фабрика и винтовка — такие же проявления культуры, как поэма, собор и скульптура.

В ходе своего завершения высокая культура по всем направлениям мышления и деятельности воздействует на каждого человека, живущего на ее территории. Интенсивность этого воздействия в определенном направлении зависит от души культуры: были культуры пассионарно-исторические, как китайская, и совершенно неисторические, как индийская; одни создали мощную технику, как египетская и наша, другие технику игнорировали, как классическая и мексиканская.

Степень укорененности культуры в индивидах пропорциональна их восприимчивости к духовным впечатлениям. Малодушный индивид с ограниченным кругозором живет для себя, поскольку ничего другого не понимает. Для такого человека европейская музыка — просто чередование высоких и низких, громких и тихих звуков; философия — просто слова; история — собрание сказок, реальность которых не ощущается даже внутренне; политика — тщеславие великих; воинская повинность — ноша, которую приходится нести по слабохарактерности. Поэтому даже индивидуализм у такого индивида сводится лишь к отрицанию чего-то более высокого, не являясь утверждением собственной души. Выдающийся человек — это тот, кто не ставит на первое место собственную жизнь и безопасность. Уильям Уокер имел возможность спасти свою жизнь, просто отказавшись от своих требований к президенту Никарагуа, но не стал этого делать даже перед расстрелом. Обыватель считает это безумием. Он несправедлив, но не из принципа; он эгоистичен, но это не восторженно-императивное себялюбие Ибсена; он — раб страстей, но не способен к возвышенной половой любви, потому что даже она является выражением культуры: первобытный человек просто не понял бы европейского эроса, если бы ему попытались объяснить эту метафизическую сублимацию страсти. У обывателя нет никакой чести, и он скорее согласится на любое унижение, чем восстанет, ведь восстают всегда лидеры. Он делает ставки в надежде на выигрыш, но плачет, когда проигрывает. Он предпочел бы жить на коленях, чем умереть стоя. Истина, по его мнению, — это то, о чем громче всего кричат. Он следует за сегодняшним лидером, но если завтра придет новый, обыватель будет доказывать свою оппозиционность прежнему. Одержав победу, он всех задирает, потерпев поражение — лакействует. Его разговоры хвастливы, а дела мелки; он любит играть, но ведет себя неспортивно. Великие мысли и планы он клеймит как «мегаломанию». Тех, кто пытается вывести обывателя к свету, он ненавидит и при первой же возможности распинает, как Христа, сжигает, как Савонаролу, глумится над его мертвым телом, как это было на Миланской площади. Он всегда смеется над чужой неудачей, но при этом не обладает ни чувством юмора, ни подлинной серьезностью. Он осуждает преступления, совершенные по страсти, но с удовольствием читает о них книги. Он толпится на улицах, когда что-то происходит и наслаждается тем, что на кого-то обрушился удар судьбы. Пока он чувствует себя в безопасности, его не волнует, что соотечественники проливают кровь. Обыватель — существо отвратительное и трусливое, но ему не хватает духа быть Яго или Ричардом III. Ему закрыт доступ к культуре, и, пытаясь его получить, он преследует всех, кому он открыт. Его любимая утеха — созерцать падение великого лидера. Он ненавидел Меттерниха и Веллингтона — символы традиции; он вместе с рейхстагом отказался поздравить экс-канцлера Бисмарка с днем рождения. Из таких, как он, состоят все парламенты, он лезет во все военные советы, чтобы призвать к благоразумию и осторожности, и отрекается от убеждений, которых придерживался, если они становятся опасными — все равно он не имел к ним отношения.

Одним словом, в обывателе заключена внутренняя слабость любого организма, он — враг всего великого, материал измены. Высокая культура реализует свою судьбу не в этом человеческом веществе. Зато именно с ним работают великие политические лидеры в демократических условиях. В прежние века обыватель не участвовал в культурной драме, которая его вообще не интересовала, а ее действующие лица еще не попали под рационалистические чары «счетомании» (counting-mania), по выражению Ницше. Когда демократия развивается до предела, ревнивые и криводушные обыватели, завидующие всему, что выше них, выходят даже в лидеры, как Рузвельт и его окружение в Америке. В своем культе «простого человека» он обожествлял себя, как Калигула. Упразднение качества душит выдающегося человека уже в юности и превращает его в циника.

В прежние века нигде не было и намека на то, что массы населения должны играть какую-то роль. Когда же эта идея восторжествовала, оказалось, что единственная роль, на которую способны массы, — это пассивная функция громоздкого строительного материала, которым пользуется осмысленная часть населения.

Каково же физическое устройство культурного тела? Чем сложнее культурная задача, тем более высокие человеческие качества требуются для ее исполнения. Во всех культурах существует так называемый культурный слой (Culture-bearing stratum) населения, характеризующийся определенным духовным уровнем. Только такая стратификация населения культуры обеспечивает ей возможность самовыражения. Таковы образ жизни и характер ( habitus ) культуры. Культурный слой выполняет функцию хранителя многообразия культурного самовыражения. К нему относятся все созидатели в области религии, философии, науки, музыки, литературы, изобразительного искусства, математики, политики, техники и войны, равно как и ценители, которые сами не создают, но до конца понимают и сопереживают достижениям этого высшего мира.