Эрик Хобсбаум - Марксизм в эпоху II Интернационала. Выпуск 1.

2. Необходимость и пределы «объективизма»

3. Закон стоимости и революция: проблема революционного импульса

4. Политические истоки диалектики природы

5. Критика политической экономии капитала. Политическая экономия рабочей силы и отставание ее в развитии. Проблемы революционной субъективности

В последние годы жизни Энгельс столкнулся с исторической обстановкой, которая поставила перед ним совершенно новые задачи, связанные снеобходимостью защищать теорию (что после смерти Маркса он должен был к тому же делать в одиночку). К указанному времени все яснее стала вырисовываться ситуация, когда, несмотря на неоспоримое влияние учения Маркса на все группы интеллигентов-социалистов, на отдельных работников партии и даже на определенную часть буржуазных ученых, сугубо политический процесс превращения рабочего класса в материальную силу, способную к действию, грозил развиваться независимо от марксистского учения об обществе, более того, часто вступал в открытое противоречие с ним. Высказываемое на сей счет возражение, что после создания Союза коммунистов, в I Интернационале и позже Маркс и Энгельс добивались постоянного и все более эффективного влияния на политический процесс организации рабочего класса во всех странах, строится на предпосылке, что распространение марксистского учения шло непрерывно, а такое утверждение является не чем иным, как мифом, созданным впоследствии.Но подобные представления о непрерывности лишь затрудняют философское осмысление реального процесса, и их надлежит парировать соображением о том, что и добру и истине тоже присущи свои историко-материальные стадии формирования, признания и распространения. На деле эмпирическое исследование взаимоотношений между марксизмом и классовой борьбой находится в самой начальной стадии.

До сколько-нибудь значительного распространения и соответствующей теоретической разработки марксизма дело дошло лишь в конце 70-х годов XIX столетия. В Германии это был период, когда, несмотря на действие исключительного закона против социалистов, количество членов партии и избирателей, голосовавших за социал-демократическую партию, возросло до значительных размеров, а профсоюзное движение приобрело большой размах. В основе всех этих явлений лежало кардинальное изменение ситуации в обществе.

На 1873 – 1896 годы приходится длительный период экономической депрессии, когда наблюдается застой в уровне реальной заработной платы, особенно в 80-е годы, обостряются экономические и политические кризисы, делает быстрый и неожиданный скачок вперед процесс концентрации капитала, приобретая солидную организационную форму в виде акционерных обществ, трестов и картелей, которые в свою очередь ведут к обострению конкурентной борьбы за рынки сбыта и сферы влияния. Эти изменения и конфликты, которые находят свое выражение также в лихорадочных усилиях по созданию новых промышленных предприятий и в претенциозных перестройках крупных буржуазных городов, содействуют созданию климата наилучшего восприятия всех тех философских концепций, которые со своей стороны способствуют органической интерпретации общественной жизни в ее взаимосвязи с природой и историей. Промышленные рабочие и все другие неимущие слои общества не остаются в стороне и тоже проникаются общим настроением ожидания. Причудливые программы и исторические перспективы, как правилохарактеризующиеся эволюционистскими идеями, будят надежду на быстрое изменение условий, в которых живет пролетариат, и на более высокий уровень обеспеченности его существования. Попутно, однако, все осязаемее проявляется – под воздействием практики социально-экономического развития – также тенденция к отрезвлению: нелегальная деятельность, ставшая необходимой в период действия исключительного закона против социалистов, подорвала доверие значительных групп социал-демократов к лассальянской программе, разрушила надежды, которые они возлагали на государство, и способствовала лучшему пониманию марксистского положения о том, что государство представляет собой машину для угнетения одного класса другим, правящим классом.

Энгельс чрезвычайно остро чувствует политическую и социальную напряженность обстановки. Он критикует содержащееся в проекте Эрфуртской программы 1891 года (и связанное с тайными надеждами на революцию) механистическое утверждение о том, что не только число пролетариев, но и их нищета постоянно возрастают. «Организация рабочих, – возражает он, – их постоянно растущее сопротивление будут по возможности создавать известную преграду для роста нищеты. Но что определенно возрастает, это необеспеченность существования» [1].

Эти слова определяют самую суть новой проблемы взаимодействия теории и практики. Когда условия существования людей уже более не характеризуются лишь элементарной нищетой и прямым угнетением, когда в их фантазии начинает пульсировать идея революционных преобразований, массы наиболее восприимчивы к концепциям общего характера, которые сулят кажущиеся им очевидными решения социальных противоречий и панацеи от всех пороков мира. Одновременно в их арсеналах содержатся самые различные обещания, которые все обращены к единой цели – быстрому преодолению нищеты и неуверенности в завтрашнем дне путем увеличения личных доходов (благодаря чему работник, обладая небольшой собственностью, маленьким делом и т.д., может подняться по иерархической лестнице существующего общества), посредством проведения социальных реформ (вопросы обеспечения жильем, социальное обеспечение по болезни и в старости), а такжес помощью потребительских или производственных кооперативов.

Эта потребность в индивидуальном решении проблем жизни рабочих, несомненно, есть проявление тенденции к бегству, к уходу от их решения, есть форма выражения иллюзий, которые тормозят формирование классового сознания; в то же время это указывает на неудержимую материальную ориентацию реального поведения людей, которая может быть изменена лишь в том случае, если будет – в духе материалистической диалектики – либо отвергнута, либо сохранена и направлена по другому руслу. Когда эти тенденции игнорируются, тогда вырастает лишь опасный параллелизм между реальным поведением и революционными идеями, которые обладают малой движущей силой. В подобных обстоятельствах объективные революционные интересы, порожденные существующими классовыми отношениями, могут сочетаться с субъективными мотивами, с «системами» и утопиями, в которых псевдонаучный радикализм перемешан с фантазиями, способными приспосабливаться к практическому опыту и повседневному мышлению. Речь идет о совершенно разнородных идеологиях и политических программах, которые обещают удовлетворить потребность в их интерпретации, порожденную повседневной жизнью трудящихся.