Гарет Джонс - Марксизм во времена Маркса

Само название «азиатский способ производства» в некотором роде неправомерно. Он вместе с соответствующей ему социальной формацией представляет собой стадию первой формации гражданского общества и государства. Переход к гражданскому обществу, образование социальных классов и их противостояние не осуществились сразу и повсеместно. Противопоставление общественной сферы и частной, общего и общественного труда имело место в истории многих народов в различных частях света и независимо друг от друга. Результатом всех этих многочисленных моментов было образование единой социально-экономической формации, которая стала называться азиатской, или восточной, только потому, что впервые была обнаружена именно в этой части мира, но могла быть с тем же успехом названа афро-азиатской, инкской или древнемексиканской, так как условия, необходимые для ее образования, повторяются в различных частях Америки, Евразии и Африки. Более поздняя история азиатского способа производства уже не едина, хотя обычно она изучается как целое. Так, в истории восточного общества следует различать две фазы. В первой общественный труд остается по форме общим, доход и налог тяготеют к совпадению, а противопоставление города деревне еще не наблюдается. Во второй, более поздней фазе регионы восточного общества – Китай, Индия, Персия, Индонезия, Перу инков, Мексика ацтеков, Африка ашанти и ойо – следуют каждый своим историческим путем.

Азиатский, классический и феодальный способы производства группируются вместе как докапиталистические, поскольку от капиталистического способа их отличает одна характерная важная черта: при всех докапиталистических способах производства труд не свободен, тогда как при капиталистическом способе труд формально свободен. При азиатском способе производства общественный труд обладал двойной зависимостью, сельский труд не был свободным, во-первых, ввиду наличия общинных уз привычки и чувства [154]и, во-вторых, насильственного изъятия прибавочной стоимости государственным аппаратом, за счет чего восточные общины содержали господствующий над ними класс. В экономической формации классической античности основной формой общественного труда было рабство или связанная с ним форма клиентелы; существовали, правда, и убогие частные землевладельцы, но практически это была всего лишь особая форма клиентелы. При таком положении труд не был привязан к средствам производства, то есть в первую очередь к земле, и не зависел от обычаев, как при азиатском способе производства, но в лице рабов мог покупаться и продаваться отдельно от земли. Раба привязывали к хозяину личные узы; одновременно существовал в незначительном объеме и наемный свободный труд (в Греции mistharnes, в Риме mercenarius). Фактически рабский труд в афинском полисе во времена Аристотеля превышал свободный в два-три раза [155]. Производство в римских латифундиях, приведшее, по мнению Плиния, к распаду античной Италии, базировалось в основном на рабском труде. В средневековой Европе труд не был свободным, будучи привязан к земле в форме крепостничества или путем особых форм землевладения; таким образом, он не зависел от личности хозяина, а находился в безличной зависимости от средств производства и не мог продаваться отдельно от них. Затем труд в городах освободился от этой формы принуждения, но стал зависим от ремесленных норм и договоров об ученичестве в закрытых корпорациях, в цехах и гильдиях. Адам Смит раскрыл эту форму несвободы только в XVIII веке, то есть спустя много времени после того, как феодальный способ производства сменился капиталистическим [156].

В изложении Маркса капиталистический способ производства – это всемирно-историческое явление, отличное поэтому от классического и феодального. Он отличается и от азиатского тем, что получил развитие в определенных частях Европы – Северной Италии, Англии, Нидерландах, Каталонии и смежных регионах, – откуда двинулся на завоевание остального мира. Здесь основной формой труда является наемный труд, имеющий право свободно располагать своими трудовыми возможностями. Но наемный труд не изобретение капиталистического способа производства; следы его развития можно найти, хотя и в скромных масштабах, в докапиталистических экономических формациях, например в последней фазе азиатского и классического античного способов производства. Эта форма труда была описана Аристотелем, который считал ее неестественной по сравнению с естественной, то есть с рабством. При капиталистическом способе производства свобода общественного труда располагать собой в обмен на зарплату затрагивает практически весь трудящийся класс. Это не означает, что в этих условиях труд, будучи свободным по форме, уже овладел существом своей свободы, что является его коренной потребностью.

В центре историко-эволюционистских концепций Моргана находится род, в центре концепций Ковалевского – сельская община. Ни одно из этих теоретических построений нельзя назвать ни верным, ни неверным: оба составляют часть более широкой теории, относящейся к истории первобытной стадии общества и ее распаду в связи с переходом к гражданскому обществу, теории, намеченной Марксом, как мы имели возможность видеть, с редкой интуицией в 1857 – 1858 годах. Тот факт, что он, похоже, отказался впоследствии от этой более общей и более глубокой теории, согласно которой коллективные институты первобытного общества, основанные как на соседских, так и на родственных связях, распались с образованием гражданского общества, и отказался в пользу теории, основанной исключительно на почерпнутой в трудах Моргана родственной близости и соответственно интерпретированной Энгельсом, в итоге обеднил развитие исторических исследований и теории общества, проводимое марксистами и социалистами как II, так и III Интернационала [157]. Кроме того, работая над «Экономическими рукописями», Маркс открыл то, чтó впоследствии было забыто и им самим, и его сотрудниками и сторонниками: род также имеет свою историю, становясь корпорацией или гильдией в эпоху Римской республики.

Сельская община тоже имеет свою историю, причем историю сложную, поскольку та община, которую мы находим в самом начале писаной истории у народов Китая, Индии, Персии и Египта или же у древнеславянских и древнегерманских народов, уже не похожа на ту, которую в начале XIX века ван Эншут обнаружил у голландцев, Улафсен – у датчан, Караджич и Павлович – у южных славян, или на ту, которую открыли тогда же Уилкс, Рэфлс, Кэмпбел, Мейн и Фир в Южной Азии. Община первого периода истории гражданского общества была в Древнем Риме и в еще более древних восточных обществах по форме преемницей доисторической общины, но по существу она была уже другой. Так, когда у Маркса речь идет об индийской общинной деревне, какой она выглядела в XIX веке, то есть в остаточной и почти карикатурной форме по отношению к тому, что было в прошлом [См. МЭ: 46-I, 44], его определение подходит с одинаковым успехом для рода в начале древнеримского общества и для исторического общества Индии, государства инков и т.д. Маркс сознавал тот факт, что древняя община преобразовалась под влиянием цивилизации, а вот у изучаемых им авторов такого критического сознания еще не было, в частности у Маурера о прошлом германцев, у Моммзена о прошлом римлян, у Мейна и Ковалевского [158].