Христиан Вольф - Христиан Вольф и философия в России

Во многом аналогичная ситуация имела место и в традиции новоевропейского сенсуализма, пытавшегося опираться исключительно на данные опыта и чувственности, эмпирической психологии или физиологии. Однако всем ведущим его представителям в конечном итоге приходилось апеллировать к понятиям психической или телесной субстанции как источнику ощущений и сущности души, т. е. к тем же, лежащим за пределами опыта, но необходимо предполагаемым и потому догматически постулируемым понятиям, за которыми опять же весьма отчетливо проступало понятие Бога. Даже Юм, отвергший возможность рационального объяснения или обоснования понятий души и тела, равно как и всех общих категорий научного и метафизического познания, вынужден был признать существование определенных, хотя и неизвестных нам сил, лежащих в основе как психологической привычки, благодаря которой эти понятия возникают, так и природных вещей. Мы уже не говорим о том, что он допускал даже существование некоторого «рода предустановленной гармонии между ходом природы и сменой наших идей» [33а. Т. 2. С..37].

Впрочем, основная заслуга Юма состояла как раз в обратном, а именно, он показал, что впечатления и идеи не только не имеют логической природы и не могут быть поняты из каких-либо рационально-метафизических предпосылок, но и что на основе чувственных данных невозможно понять возникновение любых общих, а тем более, универсально-всеобщих понятий метафизики. Его так называемый скептицизм был направлен прежде всего против рационалистического, точнее логицистского объяснения и обоснования возможности научного и философского знания и познания, претендующего на соответствие чувственным данным и даже на обоснование их природы и сущности. В этом смысле Юм поставил ту же задачу, с какой столкнулся и Вольф, только оба мыслителя подошли к ней как бы с разных сторон и пришли к разным выводам: первый — к признанию невозможности обоснования общих понятий и категорий на основе одних лишь чувственных впечатлений и идей (что и принесло ему не вполне заслуженную славу скептика); второй — к признанию необходимости допущения постулатов, которые не могут быть обоснованы в рамках логики и с помощью ее законов (что и принесло ему славу «величайшего из всех догматиков»).

Говоря о явно недооцененных заслугах Вольфа в истории философской мысли Нового времени, следует еще раз подчеркнуть, что главная его заслуга в том и заключалась, что он обнаружил, выявил тот парадоксальный факт, что для всех философских учений основанных на принципах традиционного рационализма оказывается неизбежным обращение к некоторым понятиям, предположениям или постулатам, которые не могут быть объяснены и поняты в рамках самих этих систем или обоснованы с помощью тех же принципов и оснований, методов и законов, с помощью которых они обосновываются сами. Эти понятия не обязательно выступают под именем Бога, однако в конечном итоге они оказываются так или иначе связаны с понятием высшей сущности, которое не может быть доказано с помощью разума, логики и опыта, но тем не менее, предположение о ее существовании оказывается вовсе не уступкой каким-то посторонним соображениям, случайным придатком или необязательным приложением к данной философской системе. Оно оказывается необходимым в качестве «высшего» метатеоретического основания самой этой системы и в силу внутренней ограниченности ее собственных или первоначально принятых оснований, их недостаточности для решения поставленных в ней вопросов философского познания.

Именно такая ситуация четко обозначилась в философии Нового времени к середине XVIII века: эволюция обоих ведущих гносеологических направлений — эмпиризма и рационализма — с неумолимой необходимостью привела их в логический тупик, к состоянию глубокого методологического кризиса. Их базисные основания — опыт и разум — и связанные с ними принципы и методы познания — чувственные данные и логико-математические принципы, посредством которых в них разрабатывались и решались основные вопросы философского познания — оказались явно недостаточными для того, чтобы с их помощью можно было создать сколько-нибудь удовлетворительное учение о познании, мире и человеке, не прибегая к помощи понятий и постулатов, которые соответствовали или хотя бы не противоречили практике и результатам научного познания.

Таким образом, в условиях новой эпохи бурного развития науки, образования, торжества идеалов Разума и Просвещения, в составе основных направлений новоевропейской философии обнаружился глубокий внутренний кризис их собственных теоретико-методологических оснований, непосредственным проявлением которого стали юмовский скептицизм и вольфовский догматизм, оказавшиеся закономерными и во многом завершающими вехами в развитии традиционного эмпиризма и рационализма. К заслугам обоих этих мыслителей и следует отнести тот факт, что эту, по сути дела, тупиковую ситуацию, в котором оказались обе линии философии Нового времени в самый расцвет века Просвещения, они сделали наглядными и очевидными, причем Вольф сделал это хотя и вопреки своим намерениям, но с логической последовательностью немецкого педанта.

К числу определенных его заслуг, как и заслуг его учеников, можно отнести и то, что они прилагали максимум усилий для преодоления и устранения собственных тупиков, внутренних нестыковок и противоречий, которые вновь и вновь возникали в их многочисленных метафизических писаниях, что в конце концов делало еще более сомнительным саму возможность метафизики и правомочность ее существования. Тем не менее, эти попытки заслуживают известного уважения хотя бы потому, что именно в этот период, традиционная метафизика все более теряла какое-либо влияние, становилась объектом презрения весьма поверхностной и вульгарной критики, особенно со стороны французских материалистов и атеистов, дававших ее так называемое «практическое опровержение».

Куда больший интерес представляет та оживленная, острая, а главное, весьма содержательная и принципиальная полемика, которая разгорелась вокруг воль-фианской метафизики среди наиболее серьезных и интересных немецких философов середины — второй половины XVIII века, таких как Крузий, Ламберт, Тетенс, ранний Кант и других. Эти мыслители очень точно уловили и глубоко осмыслили то обстоятельство, что упадок и разложение вольфианства было вызвано не случайными, субъективными и преходящими факторами, а некоторыми фундаментальными и принципиальными причинами, лежащими в самих исходных теоретических и методологических основаниях не только вольфов-ской метафизики, но и всей рационалистической традиции Нового времени. Необходимость осуществления радикальной реформы в метафизике, пересмотра ее исходных и первых оснований, равно как и необходимость поиска новых подходов к решению основных вопросов философского и научного познания и т. д., стали ведущими темами в философских дискуссиях в Германии второй половины века.