Жозеф Местр - Санкт-Петербургские вечера

«не отказывается видеть некие превосходные очерки» в том, что говорит второй, однако его смущают «две величайшие опасности: возможность роковым образом сбиться с пути и потерять в бесплодных умозрениях драгоценное время, которое можно было бы употребить для исследований, а может быть и для полезных открытий». На что сенатор отвечает в духе старинной поговорки: «Кто не рискует, тот не выигрывает»:

А значит, достойный друг, вполне очевидно, что к цели можно прийти лишь теми необычными путями, которые вас так пугают. Пусть даже сам я и не дойду до цели — потому ли, что у меня недостанет сил, или потому, что авторитет поставит на моем пути преграду, — но не важнее ли здесь то, что я иду верной дорогой и твердо об этом знаю?.. Так что не стоит подымать крик об иллюминизме и мистике. Слова сами по себе ничего не значат, однако именно с помощью этих пустяков запугивают дарование и преграждают ему путь к открытиям.

Но, — возражает граф, — та самая религия, которую вы защищаете, «настойчивее всего рекомендует нам простоту и послушание... Осмелюсь предположить: то, что должно остаться нам неведомым, важнее для нас нежели то, что нам следует знать. И если Господь поместил известные предметы за пределами способностей нашего разума, то, без сомнения, лишь потому, что ясно их различать стало бы для нас великой опасностью... Вот почему я, насколько это в моих силах, восстаю против всяких досужих разысканий, выходящих за пределы земного бытия человека... И я не дерзну безрассудно карабкаться на ту спасительную ограду, коей окружила нас Божественная премудрость: я уверен, что, находясь по эту сторону, пребываю на почве истины — но кто же уверит меня, что по ту сторону ограды не окажусь я в царстве предрассудков (чтобы не делать предположений еще более печальных)?*

Слова эти звучат весьма резко; стоит, однако, вспомнить, что и сам Сен-Мартен, Эккартсгаузен, Дютуа и прочие теософы осуждали досужие изыскания. Никто больше, чем они сами, не рассуждал об иллюзиях и опасностях, которые таит в себе Астральное царство; а слово «предрассудок*, казалось бы, бесповоротно разделяющее сенатора и графа, предоставляет кавалеру возможность сблизить их позиции. «Предрассудок, — полагает кавалер, — есть передовое укрепление религии, которое ни в коем случае не следует разрушать, ибо что же хорошего, если противник сможет беспрепятственно приблизиться к подножию главной крепостной стены, измерить ее высоту и приставить к ней лестницы?» И он излагает собственное суждение об иллюминизме, которое представляется нам окончательным выражением позиции самого Местра: Слово иллюминат вечно толкуется в дурном смысле. И, несомненно, есть нечто истинное в том всеобщем движении души, которое осуждает и этих особ, и их учения. В самом деле, я знаю из собственного опыта, что у многих из них нравственный облик был весьма двусмысленным, честность — довольно сомнительной, а замечательны они были прежде всего по своей более или менее явной ненависти к церковной иерархии. Так что же остается думать?.. Я замер в нерешительности между двумя изложенными вами системами. Одна из них, как мне кажется, лишает человека величайших

преимуществ, но, по крайней мере, позволяет спокойно спать, — другая распаляет сердце, а ум располагает к возвышенным и многообещающим попыткам, однако здравому смыслу и чему-то еще более важному есть перед чем трепетать и здесь.

А граф в качестве вывода из дискуссии предлагает «твердо шествовать вперед, пребывая на равном расстоянии от иллюминизма и скептицизма». 1Этой линии держится Жозеф де Местр: он уже не одобряет мартинист-ских планов, но стремится извлекать из них уроки. Он принимает смелое умонастроение сенатора — при условии, что его можно истолковать, а иногда — откорректировать в свете авторитета традиции. 11Он не желает «приходить в бессмысленное раздражение против непонятного нам порядка вещей» 111и все-таки хочет «сойти с проторенной дороги». IVЭто противоречие — своеобразный итог Санкт-Петербургских вечеров. Порою граф опровергает мистические утверждения своего собеседника, 500 500 1 Soirées, X (Œuvres, V, 177-205). 501 501 " Маржери признает: сенатор «представляет тот крайний предел, до которого доходил бы порой граф, если бы не двойной барьер здравого смысла и абсолютной покорности католической догме* (Margerie. Op. cit., р. 292-293). 502 502 1,1 Discours à la marquise Costa {Œuvres, VII,72). 503 503 ,v Soirées, I {Œuvres, IV, 12). 504 504 Так, он не принимает мнение Фенелона (и мартинистов) о том, что «основа молитвы — желание* (Soirées, IV, Œuvres, IV, 300306) vl Ср. Œuvres, IV, 59-60, 179. но чаще всего ограничивается тем, что переводит их на язык католической церкви. VIЗдесь мы ясно видим те аналогии, которые сближают с католицизмом определенные ветви теософии, и не однажды аргументы из катехизиса служат обоснованию или истолкованию открытий, принадлежащих оккультным мыслителям. 505 505 ' Soirées, V (Œuvres, IV, 258-259).

Этим и объясняются заимствования из Сен-Мартена, у которого Местр по-прежнему находит много основательного. Неизвестный Философ остается для него тем, чем «Платон был для святого Августина, а Аристотель — для святого Фомы: плодотворным вдохновителем, чьи вольные и прихотливые умозрения он постоянно стремится согласовать с твердой и незыблемой доктриной церкви». 506 506 Ferraz. Op. cit., p. 7-8. 1,1 Ch. Sainte-Beuve. Lundis, t. X, p. 207. ,v Cp. Caro, Saint-Martin, passim и Franck, Journal des Savants, 1880, p. 252. Только при этом не следует забывать, что исходные духовные влияния были у них общие. Оба слушали уроки Мартинеса де Паскуали в интерпретации Жан-Батиста Виллермоза. Именно так можно объяснить большинство совпадений и аналогий. Близость по времени Письма о Революции и Размышлений о Франции не должна нас смущать: оба сочинения не обязательно зависят друг от друга, зато наверняка проистекают из общей духовной атмосферы. Но, несмотря на все аналогии и заимствования, гений Местра ставит его несравненно выше предшественников: «Сен-Мартен лишь предугадывает» будущие ответы Местра. 1,1Стоит подчеркнуть их вполне практический характер. Многие теософы желали теократии; они мечтали о том времени, когда Бог будет непосредственно управлять возрожденным миром, — между тем граф де Местр предлагает другое: реальную и осязаемую супрематию папы.™ А потому, когда мы вслед за

Дерменгемом подчеркиваем «мистицизм Жозефа де Местра» и прослеживаем скрытый генезис его идей, мы вовсе не желаем приуменьшить его оригинальность — чтобы ее почувствовать, достаточно сравнить блестящие книги Местра с хаосом эзотерических писаний — мы лишь стремимся лучше ее понять. На фоне рационалистов и католиков своей эпохи Местр представляет собой изолированное явление — но поместите его в окружение иллюминатов, среди Сен-Мартенов, Дивонов, Дютуа, и вы почувствуете, откуда проистекают его идеи, вы обнаружите их питательную среду и уясните размах и богатство его таланта.