Жозеф Местр - Санкт-Петербургские вечера

Война божественна и по таинственной славе, ее окружающей, и по тому столь же неизъяснимому притяжению, которое нас к ней влечет.

Война божественна и по тому покровительству, которым облечены великие полководцы, даже самые безрассудно-храбрые; их редко поражает удар в бою, — да

и то лишь тогда, когда слава их уже достигла вершины, а призвание до конца исполнено.

Война божественна и по тому, как она начинается. Я не хочу никого оправдывать некстати — и все же как часто те, в ком видят прямых виновников войны, сами вовлекаются в нее силой обстоятельств! В точно определенный момент, обусловленный деяниями людей и предписанный божественным правосудием, выступает на сцену Господь, дабы отмстить обитателям земли за совершенные против него беззакония. И земля, алчущая крови, 222 222 См. с. 81. «отверзает уста, чтобы принять эту кровь и сохранить ее в лоне своем до того мгновения, когда наступит срок ее возвратить». 8А потому наградим сколь угодно бурными рукоплесканиями почтенного поэта, воскликнувшего:

Au moindre intérêt qui divise Ces foudroyantes majestés,

Bellone porte la réponse,

Et toujours le salpêtre annonce Leurs meurtrières volontés.

Но пусть эти, в сущности неглубокие, мысли не помешают нам обратить взор выше.

Война божественна и по своим результатам, совершенно ускользающим от умствований человеческих: последствия эти могут быть абсолютно различными для двух держав, хотя воздействие войны на них представляется на первый взгляд одинаковым. Бывают войны, унижающие нацию, и унижающие ее на целые столетия, но есть и другие войны, которые ее возвышают и совершенствуют в самых разных отношениях, и даже — что

удивительно — мгновенно возмещают преходящий урон посредством бурного роста народонаселения. История нередко являет нам зрелище нации, которая в разгар самых ожесточенных битв остается богатой и процветающей, но есть войны порочные, войны-проклятия, и совесть постигает это куда лучше, чем рассудок. Тогда народы получают смертельные раны — ив своем могуществе, и в своем нравственном характере — и вы можете видеть, как победитель, увенчанный злосчастными лаврами, вырождается, оскудевает и томится. А между тем на землях побежденного уже через самое короткое время не найдете вы мастерской или плуга, которые нуждались бы в работнике.

Война божественна и по той непостижимой силе, которая определяет ее исход. И конечно, г-н кавалер, лишь потому, что не поразмыслили вы как следует, могли вы повторить знаменитую максиму: Бог всегда на стороне больших батальонов. Никогда я не поверю, что она действительно принадлежит великому мужу, которому ее приписывают. 1Впрочем, может быть, он выставил это правило в шутку, а если всерьез, то в крайне ограниченном и лишь потому справедливом смысле, ибо Господь в земном своем Промысле не нарушает общих законов, им же навечно установленных (чудеса — лишь исключение). Таким образом, если два человека сильнее одного, то и 100 000 человек должны обладать большей силой и способностью к действию, чем 50 000. И когда молим мы Бога о победе в бою, мы не просим Его отступить от общих законов вселенной — это было бы слишком уж нелепо — но ведь отдельные законы соче-

Тюренн.

таются тысячами различных способов, и потому возможность их преодолеть беспредельна. Три человека, безусловно, сильнее одного — это общее положение неопровержимо, но один ловкий и искусный человек может воспользоваться известными обстоятельствами, и в итоге один Гораций убивает трех Куриациев. (17)Тело большей массы обладает большей силой — это, без сомнения, верно, если только скорости тел равны. Но ведь совершенно одно и то же: иметь ли три единицы массы и две — скорости или три единицы скорости и две — массы. Точно так же и армия в 40 000 человек уступает в физическом смысле армии в 60 000 бойцов. Но если в первой из них больше доблести, опыта и дисциплины, то она способна разгромить вторую, ибо при меньшей массе сила ее выше, — нечто подобное встречаем мы на каждой странице истории. К тому же война всегда предполагает известное равенство сторон — иначе она просто не начнется. Ни разу не случалось мне читать о том, чтобы Рагуза объявила войну турецкому султану или Женевская республика — французскому королю. В политическом мире всегда существует определенное равновесие, и не от человека зависит его нарушить (за исключением весьма редких, вполне ограниченных и четко определенных случаев), — вот почему так трудно бывает создать коалицию государств. И если бы дело обстояло по-другому, то — если учесть, как мало значит в политике справедливость — всякий день одни государства объединялись бы для уничтожения какой-то другой державы. Но подобные проекты удаются в чрезвычайно малой степени, и даже слабый разрушает их с легкостью, которая удивляет нас при чтении истории. Когда некая держава добивается преобладания, способного устрашить остальной мир, все приходят в раздражение из-за невозможности ее обуздать; всюду звучат горькие упреки эгоизму и безнравственности кабинетов, которые не позволяют им объединиться и предотвратить нависшую над всеми опасность, — именно такие возгласы и раздавались в блестящую эпоху Людовика XIV. 9Но в сущности все эти сетования безосновательны, ибо коалиция нескольких государей, созданная на началах чистой нравственности и бескорыстия, была бы чудом. Бог, который никому не обязан своими чудесами и никогда не творит чудес бесполезных, употребляет для поддержания равновесия два более простых средства: либо гигант губит самого себя, либо государство совершенно незначительное ставит на его пути незаметное препятствие, которое затем непонятным образом увеличивается и становится непреодолимым. Так тонкая ветка, застрявшая по течению реки, приводит к наносам, которые в конце концов вынуждают реку изменить свое русло.

И если исходить из гипотезы равновесия, по крайней мере, приблизительного, которое существует всегда (либо вследствие равенства сил воюющих держав, либо оттого, что слабейшие находят союзников), то становится очевидным, сколько непредвиденных обстоятельств способно нарушить это равновесие и привести к успеху или краху грандиознейшие замыслы, — вопреки всем расчетам человеческой предусмотрительности. За четыре века до нашей эры гуси спасли Капитолий; через девять столетий, при императоре Арнульфе, Рим был взят из-за зайца. 10Очень сомневаюсь, что та или другая сторона рассчитывала на подобных союзников или страшилась подобных неприятелей. История полна таких непостижимых событий, расстраивающих самые превосходные замыслы. И если вы бросите более широкий взгляд на ту роль, которую играет на войне моральный дух, вы согласитесь, что десница Божия нигде не дает себя знать человеку с такой же силой и убедительностью. Кажется, это тот округ (простите мне такое выражение), который Господь оставил под Своим непосредственным управлением, и человеку дозволяет он действовать в нем лишь механически, ибо успех здесь почти всецело зависит от того, что менее всего человеку подвластно. Ничто не возвещает человеку так часто и с такой очевидностью, как война, о его собственном ничтожестве и о той неиз-бежимой силе, которая правит вселенной. Именно мнение проигрывает сражения, именно оно их выигрывает. Неустрашимый спартанец приносил жертвы страху (Руссо, не знаю отчего, этому удивляется), подобные жертвоприношения совершал и Александр перед битвой при Арбелах. (18)Несомненно, великие мужи поступали так не без важных причин, а чтобы сделать эти полные глубокого смысла проявления благочестия разумными вполне, достаточно молить Бога, чтобы соизволил Он не посылать на нас страх. Страх! Карл V (19)смеялся над прочитанной им мимоходом эпитафией: «Здесь покоится тот, кто не ведал страха». И какой же человек не испытывал в своей жизни страха? кому не случалось изумляться — ив себе самом, и вокруг себя, и в истории — всемогущей слабости этой страсти, которая, кажется, тем сильнее господствует над нами, чем меньше имеет под собой разумных оснований? Так будем же молиться, г-н кавалер, — ибо к вам, если позволите, обращены эти слова, поскольку именно вы натолкнули меня на подобные размышления, — будем же молить Бога изо всех сил, чтобы удалил он от нас и от друзей наших страх, пребывающий в его власти; страх, который в одно мгновение способен разрушить самые тонкие расчеты военачальников.