Жозеф Местр - Санкт-Петербургские вечера

Без христианства человек не знает самого себя, ибо остается одинок в мире и не может ни с чем себя сравнить. И первое же благодеяние, которое оказывает ему религия, заключается в том, что она открывает человеку, какой ценой был он искуплен:

Regardes-moi, c’est Dieu qui fait mourir un Dieu. 279 279 ΙΔΕΣΘΕ ΜΌΙΑ ΠΡΟς ΘΕΟΥ ΠΑΣΧΩ 0EOÇ Videte quanta PATiOR a Deo Deos {Aeschyli Prometheus, v. 92). 280 280 Corpus aptasti mihi (Ps. 39, 7; Hebr. 10, 5). (5)

Так! Приглядитесь внимательнее, друзья мои, и в этой жертве вы узрите все: громадность злодеяния, потребовавшего такого искупления, непостижимую силу существа, способного это злодеяние совершить, и безграничное достоинство жертвы, сказавшей: Вот, иду} 279 279 ΙΔΕΣΘΕ ΜΌΙΑ ΠΡΟς ΘΕΟΥ ΠΑΣΧΩ 0EOÇ Videte quanta PATiOR a Deo Deos {Aeschyli Prometheus, v. 92).

И теперь, если помыслим мы о том, что, с одной стороны, все это древнее учение было лишь пророческим

возгласом рода человеческого, возвестившим о спасении через кровь, и, с другой стороны, что христианство пришло в мир для того, чтобы исполнить это пророчество, поставив действительность на место прообраза, так что оказалось, что врожденный и изначальный догмат был вечным обетованием великой жертвы, ставшей основой нового откровения; если мы примем в расчет, что это откровение, сверкающее всеми лучами истины, в свою очередь свидетельствует о божественном происхождении догмата, который всегда был подобен светлой точке во тьме языческой, — то из этого согласия возникнет одно из самых неотразимых доказательств, которые только можно себе представить.

Но не математическими исчислениями и не законами движения доказываются подобные истины. Тот, кто прожил жизнь свою, так ни разу и не вкусив от божественных яств, кто обузил разум и иссушил сердце бесплодными умозрениями, бессильными сделать его лучше в этой жизни и подготовить к жизни будущей, — такой человек, говорю я, отвергнет подобные доказательства и даже не поймет, о чем в них идет речь. Ибо существуют истины, постигнуть которые человек может лишь разумом своего сердца.* Нередко колеблется и приходит в смущение добродетельный муж, видя, как люди, чьи познания он уважает, отвергают доказательства, которые ему кажутся ясными, — но это лишь иллюзия. Таким людям недостает определенного чувства — вот и все. И если человек, пусть и весьма одаренный, лишен религиозного чувства, то мы не только не сумеем его убедить, — у нас не будет даже никакого средства заставить

его нас понять. Но это не доказывает ровно ничего, кроме собственного его несчастья. Всем известна история слепорожденного, который путем размышлений открыл, что алый цвет удивительно похож на звук трубы, — но какое дело тому, кто знает, что такое алый цвет, до того, кем был этот слепец, — Сондерсоном или просто глупым человеком?

Чтобы должным образом развить глубочайшую тему жертвоприношений, потребовалось бы войти в большие подробности, — но я не хочу злоупотреблять вашим терпением, да и сам страшусь потеряться в этой глубине. Есть предметы, основательное исследование которых требует полного спокойствия письменного изложения. Как бы то ни было, друзья мои, я полагаю, что мы уже достаточно много знаем о страданиях праведника. Наш мир есть вечное сражение и непрестанная брань. И все, кто мужественно сражался в этом бою, без сомнения, достойны похвал, но ведь столь же несомненно, что величайшая слава подобает тому, кто вернулся из боя раненым. Вы, я уверен, не забыли, что говорил нам на днях один умный человек, которого я люблю всей душою. «Я совершенно не согласен, — сказал он, — с мнением Сенеки, которого ничуть не удивляло то, что Бог время от времени доставляет себе странное удовольствие, созерцая, как великий муж противостоит несчастьям. 1Что до меня, то, признаюсь вам, я совершенно не постигаю,

'Ego vero non miror si quando impetum capit (Deus) spectandi magnos viros colluctantes cum aliqua ca-lamitate... Ecce spectaculum dignum ad quod res-piciat intentus operi suo deus! Ecce par Deo dignum! Vir fortis cum mala fortuna compositus (Senecae De providentia, cap. II).

каким образом Господь может забавляться мучениями честных людей». Может быть, философическими своими шутками он бы и привел в замешательство Сенеку, — зато нас, господа, он уже не смутит. Праведников не существует — об этом мы уже много говорили — но если найдется человек достаточно праведный, чтобы заслужить милость своего Создателя, то кто же станет изумляться тому, что Бог, внимательный к ТВОРЕНИЮ РУК своих, находит удовольствие в том, что делает это творение лучше? Отец семейства лишь посмеется над грубым и неотесанным слугой, сквернословящим или лгущим, но его нежная и в самой суровости рука строго наказывает за те же проступки единственного сына, — сына, за которого отец с радостью отдал бы жизнь. И если доброта ничего не прощает, так это потому, что уже нечего больше прощать. Обрекая доброго человека на борьбу с невзгодами, Бог очищает его от прегрешений прежних и предостерегает от будущих, позволяя ему созреть для небесной жизни. И Он, без сомнения, радуется, видя, как избегает человек неизбежной кары, ожидающей его в мире ином. И есть ли для любви большая радость, нежели смирение, ее обезоруживающее? А если мы вспомним еще и о том, что подобные страдания не только обращаются во благо праведнику, но вследствие святого и добровольного согласия их претерпеть приносят пользу грешнику, и что, страдая подобным образом, праведник воистину приносит жертву ради всех людей, то мы согласимся, что и в самом деле невозможно вообразить себе зрелище, более достойное божественного созерцания.

И еще два слова о страданиях праведника. Уж не думаете ли вы, что гадюка является ядовитым животным

только в то мгновение, когда жалит, а человек, страдающий падучей болезнью, является настоящим эпилептиком лишь в момент припадка?

Сенатор. Что вы хотите этим сказать, почтенный друг?

Граф. Я обойдусь без долгих околичностей, как вы сейчас убедитесь. Человек, познающий другого человека лишь по внешним действиям, только тогда объявляет его злым, когда видит, как тот совершает преступление. Но ведь это все равно что полагать, будто яд у гадюки рождается в момент укуса. Случай не создает порочного человека, он лишь обнаруживает его. 281 281 Всякий образованный человек узнает здесь мысли Плутарха (De sera numinis vindicta). Но Бог, который видит все, Бог, который знает наши самые потаенные склонности и помышления лучше, чем познают люди один другого вещественным образом, Бог использует наказание, как лекарство: Он поражает человека, кажущегося нам здоровым, дабы искоренить зло прежде, чем дойдет оно до крайности. В слепом своем нетерпении мы часто сетуем на медленность Промысла в наказании злодеяний, — и по странному противоречию мы же обвиняем его и тогда, когда его благодетельная быстрота пресекает порочные склонности прежде, чем смогут они эти злодеяния породить! Порою Господь щадит явного преступника, поскольку в данном случае наказание уже бесполезно, и карает тайного грешника, ибо это наказание призвано спасти человека. Так и благоразумный врач не станет мучить лекарствами и ненужными операциями безнадежного больного. «Оставьте его в покое, — скажет он, удаляясь, — развлекайте его, давайте ему все, что он ни попросит». Но если устроение вещей телесных позволит ему различить в организме человека, по видимости совершенно здорового, зародыш недуга, который непременно его погубит завтра или через десять лет, то разве не посоветует ему врач подвергнуться самым мучительным операциям и принимать самые отвратительные лекарства ради того, чтобы избежать смерти? А если малодушный предпочтет боли смерть, то разве медик (рука и глаз которого, как мы предполагаем, одинаково верны и непогрешимы) не велит друзьям больного покрепче связать труса и спасти его хотя бы ради семейства — пусть и вопреки его собственной воле? И хирургические инструменты, от одного вида которых мы бледнеем, — пила, трепан, щипцы, литотом, — вовсе не являются изобретением духа, враждебного роду человеческому. Нет! подобные инструменты в руках человека служат исцелению от зла физического, как само физическое зло в руках божьих — искоренению зла подлинного. 282 282 О страданиях можно сказать то же самое, что было сказано князем христианских ораторов о труде: «Мы — грешники, и, как говорит Писание, все мы зачаты в беззаконии... Потому Бог посылает человеку муки и скорби в наказание за его непослушание и мятеж; для нас же эта кара — разом и искупительная, и предохраняющая: искупительная, ибо служит расплатой за совершенные нами грехи; предохраняющая, ибо удерживает от совершения новых; искупительная, потому что мы нарушили свой долг, предохраняющая — дабы впредь мы его не нарушали» (Бурдалу. Проповедь о праздности). Можно ли исцелить вывихнутый или сломанный член без боли? Можно ли излечить рану или внутреннюю болезнь без воздержания, без всякого рода лишений, без более или менее строгого режима? Много ли найдется в рецептурных книгах таких лекарств, которые не внушали бы отвращения нашим чувствам? И что такое страдание — даже то, которое непосредственно вызвано болезнью — если не напряжение сил защищающей себя самоё жизни? В мире чувственном, равно как и в высшем порядке бытия, царит один и тот же закон, столь же древний, как и само зло.