Жозеф Местр - Санкт-Петербургские вечера

Ж.-Ж. Руссо. Общественный договор.

не угодишь: они питают отвращение ко всем без исключения отличиям, коими не обладают сами; нет такой власти, которая пришлась бы им по нраву, и все, что выше их, они люто ненавидят. Дайте им волю — и они атакуют все на свете, даже Бога, ибо он — владыка. Посмотрите: разве не одни и те же люди писали и против королей, и против того, кто установил их власть? Ах! если тогда, когда почва под нашими ногами наконец упрочится...

Сенатор. Однако, что за причудливый климат! после чрезвычайно жаркого дня вдруг задул такой сильный ветер, что здесь уже нельзя оставаться. И я бы не хотел, чтобы на этой террасе находился человек разгоряченный, и даже беседу слишком оживленную не желал бы я тут вести. Так ведь можно и совсем голос потерять. А потому, друзья мои, простимся до завтра.

1. (Стр. 429. «...догмат этот столь очевиден, что он, так сказать, завладевает здравым смыслом, не дожидаясь содействия откровения»)

Даже в протестантских сочинениях обнаруживаются свидетельства в пользу этого догмата. Я не откажу себе в удовольствии привести одно из самых поразительных, причем мне вовсе не придется откапывать его в каком-нибудь фолианте. В «Отрывках из бумаг г-жи Неккер», их издатель г-н Неккер, (12)вспоминает в связи со смертью своей несравненной супруги слова одной крестьянки: «Если уж и ее не примут в рай, то мы все погибли». И он добавляет: «Ах! без сомнения, она там, в небесных пределах, она уже там или будет там, и слава ее послужит на пользу ее друзьям» (Замечания издателя, том I, с. 13).

Следует признать, что от этого текста веет духом католицизма, — как в отношении чистилища, так и в том, что касается культа святых. Полагаю, трудно найти более естественный и стихийный протест здравого смысла против предрассудков сект и воспитания.

2. (Стр. 430. «...они снова с нами бранятся, — по той причине, что теперь признают одно лишь чистилище и ничего больше!»)

Доктор Битти, рассуждая о VI книге Энеиды, говорит, что «в ней заключено возвышенное учение о наградах и наказаниях в иной жизни; теория, заимствованная, очевидно, у платоников, которые, в свою очередь, обязаны этим учением традиции еще более древней». Он добавляет, что «с надеждами и опасениями человека и с его естественными понятиями о грехе и добродетели эта, пусть и несовершенная, система согласуется в достаточной мере, чтобы сделать повествование поэта чрезвычайно волнующим и увлекательным» (On Truth, часть III, гл. II, in 8°, с. 221,223).

Доктор — как протестант — не позволяет себе выражаться определеннее, и тем не менее, очевидно, что его разум готов принять систему, предполагающую LUGENTES campos. Протестантизм, заблуждавшийся во всем (как он это и сам скоро признает), ни в чем и никогда не заблуждался столь анти-логическим и анти-боже-ственным образом, как в вопросе о чистилище.

Греки называли мертвых страдальцами (Οίκεκμηκό-τες, oi καμόντες). Кларк в замечании по поводу 278-го стиха Ш-ей книги Илиады и Эрнести в своем Лексиконе (сл. καμνω) утверждают, что данное выражение есть точный синоним латинского mta functus — но это, как мне кажется, неверно, прежде всего по отношению ко второй форме, καμόντες, поскольку стих Гомера, где находится этот замечательный оборот, указывает, без всякого сомнения, на жизнь и страдания нынешние.

Και ποταμοί, ναι γαΐα, καί ο'ί ύπένερθε kamontaç Ανθρώπους τίνυσθον.

3. (Стр. 432. «...ибо невозможно иметь идею того, что не существует»)

Изложив со всевозможной ясностью, убедительностью и изяществом великолепное доказательство бытия Бога, основанное на имеющейся у нас идее Бога, Маль-бранш добавляет к нему замечание, вполне достойное и его самого, и наших самых глубокомысленных размышлений: «И однако, — говорит он, — подобные доказательства, которые можно назвать индивидуальными, бесполезно предлагать толпе» (Мальбранш. Разыска-

ние истины, кн. II, гл. XI). Так пусть же всякий, кому это доказательство поистине предназначено, воскликнет от всего сердца: «Благодарю тебя, Господи, за то, что я не такой, как они!» В данном случае молитва фарисея позволительна и даже необходима, — лишь бы только индивидуум, ее произносящий, не помышлял при этом о собственных дарованиях и не испытывал ни малейшего чувства злобы по отношению к «ним».

4. (Стр. 438. «Поиски целей превратили они в дело величайшей важности, в некое таинство...»)

Один из этих отчаявшихся безумцев, замечательный по какой-то безмерной, язвительной и отталкивающей гордыне (которая внушила бы всякому читателю охоту поколотить автора, будь он еще жив), в особенности отличился тем, какую пользу сумел он извлечь из этого великого софизма. Он представил нам теорию целей, «которая охватывает произведения искусства и природы» (к примеру, башмак и планету) «и содержит правила анализа, долженствующие открыть намерения действующей силы путем исследования ее творений». Допустим, изобретен чулочно-вязальный станок — и вот вам надлежит «посредством анализа открыть намерения его творца», и пока вы не догадаетесь, что речь идет о шелковых чулках, никакой цели, а следовательно, и никакого творца, не будет и в помине. «Эта теория призвана заменить собою все прежние сочинения о целевых причинах, переполненные столь легкомысленными и смутными принципами, столь ребяческими и бессвязными замечаниями, столь банальными и напыщенными рассуждениями, что не стоит удивляться, если они многим внушили отвращение к подобного рода книгам». Впрочем, он тщательно остерегается называть по имени авторов этих «столь ребяческих, столь напыщенных» и т. п. сочинений, ибо ему в таком случае пришлось бы назвать все самое великое, благочестивое и прекрасное, что только существовало в мире, — иначе говоря, все то, на что он сам менее всего похож.

Сенатор. Итак, г-н граф, готовы ли вы обратиться к тому вопросу, о котором говорили нам вчера? 1Граф. Я сделаю все, господа, чтобы по мере моих сил удовлетворить ваш интерес, но прежде позвольте заметить, что в каждой науке есть свои тайны и такие пункты, где теория, по видимости самая достоверная, оказывается в противоречии с опытом. Многочисленные доказательства этой истины представит вам, например, политика. Что может быть в теории нелепее наследственной монархии? Мы судим о ней по опыту, но если бы мы никогда не слыхали о существующих в действительности формах правления и нам нужно было избрать одну из них, то ведь того, кто затруднился бы в выборе между монархией наследственной и монархией выборной, приняли бы за безумца. И однако нам известно, — известно, я подчеркиваю, из опыта, — что в целом нельзя и вообразить себе ничего лучше первой и хуже второй. Каких только доводов нельзя нагромоздить в пользу того, что источником верховной власти является народ, — и однако, это совершенно неверно. Верховная власть всегда захватывается, а не предоставляется,, — и вскоре другая, более основательная теория обнаруживает, что так и должно быть. Кто бы стал