Алексей Криволап - Рунет

Но именно в русскоязычном интернете возникла одна из сетевых субкультур «падонкафф» со своим «олбанским» языком, влияние которой уже давно вышло за рамки онлайна 185 185 Olga Goriunova «Male literature’ of Udaff.com and Other Networked Artistic Practices of the Cultural Resistance //Schmidt, Teubener, и Konradova, Control + Shift, 177—97. . Оказалось, что белорускоязычные пользователи прибегают к использованию русского языка для создания подобного эффекта: <494; 1.1.2.> «В качестве такой лексики падонкофф мы используем великий и могучий… и когда в белорусском тексте вставлено русское как бы исконное выражение, типа „прелестно“ — оно явно звучит как лексика подонка. Когда идет нормальное полноценное белорусское общение вдруг. Как бы сучок там или заноза возникает „прелестно“. Оно уже вызывает определенный как бы бег ассоциаций. В гораздо меньшей степени нам надо пользоваться этими смайликами. Потому, что это явно уже перебор, как расточительство изобразительных средств» .

После примера с использованием языка Пушкина и Толского на правах «олбанского», самое подходящее время, чтобы прояснить ситуацию с русскоязычными сайтами.

Здесь следует вспомнить аргументы, касающиеся истории развития белорусского сегмента. Есть версия, что изначально количество белорусских белорускоязычных сайтов было намного больше белорусских сайтов на других языках. И объяснялось это различиями в качественных характеристиках аудитории: <459; 1.1.3.> «Мы сегодня можем увидеть, что практически все белорусские сайты на русском языке сегодня. Раньше очень много было белорусских сайтов белорусскоязычных, почему? Я объясняю это так, что первоначально интернет формировался совсем другой группой людей. Во-первых, интернет, когда было очень мало местных. Это были в первую очередь образовательные, научные учреждения, академия наук, это институты, университеты всякие. Плюс заграница, тех кто из Беларуси, которые в эмиграции — они так или иначе были ориентированы на национально ориентированы и было более приверженцы белорусского языка. И развивали белорусский интернет именно они» . Или просто нормализация русского через практику повседневной коммуникации: <363; 3.4.> «Мы с тобой сейчас говорим на русском языке, поэтому в любом случае мы уже признаем, разговаривая сейчас по-русски, что русский язык нам не чужой что ли. Поэтому совершенно естественно, нормально, что мы в интернете используем русскоязычные сервисы, лучшие из которых находятся в России» .

И это влияние общего информационного или языкового пространства непременно сказывается и ощущается. <459; 3.4.> «Потому что мы в целом в информационном пространстве русскоязычном. И так или иначе мы все ходим на российские сайты тематические. Это неизбежно проявляется в том, что делается у нас в белорусском инернете» .

Имеет место и крайне оптимистическая позиция, объясняющая необходимость использования русского языка. Так как в этом случае национальные медиа получают возможность влиять на российских в частности и на русскоговорящих пользователей вообще. <363; 1.1.3.> «Да, допустим у нас была идея, т. е. выбор: либо стать полностью белорусскоязычным, тогда бы нас нормально в Беларуси понимали… Другое дело, что есть огромная аудитория, которую интересуют белорусские новости, она в России и каким-то образом формирует, пишет так или иначе, еще что-то делает о Беларуси, связана с Беларусью. Им тоже нужна информация. И в какой-то момент вышли на эту аудиторию и стали действительно влиять на российское общественное мнение» .

Во многом это объясняется изменившимся отношением к русскому языку. <556; 3.4.> «Русский язык как носитель коммуникации не обязательно выступает сейчас предметом принадлежности к России либо там показателем политической позиции. В отношении России, он как инструментальный фактор, и он достаточно абстрагирован от России как территории, как государства, как общества» . То есть, в случаях каких-то информационных кампаний противостояние будет выстраиваться не относительно использования языка, а содержательно. <494; 3.4.> «Яркий пример — российско-белорусский газовый нефтегазовый конфликт. Разница в подходах очевидна. Вроде речь идет об одном и том же, мы пользуемся российскими ресурсами, в нашем случае гораздо более информированными. Ввиду отсутствия тех цензурных рамок, которые существуют в Беларуси. И это есть основной ресурс, основной источник информации по этой теме. Сравниваем с позицией и с волнениями польских СМИ, немецких СМИ, чешских СМИ и создаем новый оригинальный продукт, анализируя то, что пишут в мире. Компилируем то, что нам надо, естественно с определенной идеологической целью, создаем новый оригинальный продукт» .

Но эта попытка выхода на русскоговорящие рынки культурной продукции таит в себе опасность зависнуть между небом и землей: до неба не допрыгнуть, на землю не упасть. Другими словами, занять маргинальное положение относительно собственно белорусской культуры и контекста и оказаться пришлым относительно российской реальности. Когда русскоязычный рынок рассматривается как место где зарабатываются деньги, а творчество для души — на национальном языке.

Безусловно, трагические события на постсоветском пространстве в последнее время под знаменами защиты русскоязычных внесли существенные коррективы в это инструменталисткое понимание языка

В других же ситуациях русский язык используется в силу привычки, а не как показатель идентичности или принадлежности к какой-то культуре: <556; 1.1.5.> «Я использую русский язык просто потому, что я говорю по-русски» .

Использование русского языка в странах бывшего СССР оказывается объединяющим фактором, позволяющим говорить о едином информационном пространстве. <363; 1.3.> «Общее у всех этих наших маленьких песочниц — это русский язык. Он объединяет всех, таким образом тот же Яндекс, другие российские ресурсы оттягивают на себя часть аудитории из бывших советских республик, ныне независимых стран» . Это то связующее звено, которое объединяет уже далеко отошедшие от советского прошлого страны. Остаются вопросы о цели подобного объединения, кто кого с кем объединяет и зачем?

Но это пример, актуальный для стран бывшего СССР, для США, например, такого рода связующей метафорой в понимании интернета и развития общества выступил автомобиль: «Поместив данные явления в историческую перспективу, легко можно увидеть компьютер как эквивалент автомобиля, а в интернет как систему шоссе» 186 186 Janna Quitney Anderson, Imagining the internet: personalities, predictions, perspectives (Lanham, Md: Rowman & Littlefield, 2005), 77. .

В ХІХ веке Российскую Империю связала сеть железных дорог, физические параметры которых отличались от железнодорожной инфраструктуры других стран. СССР представлял собой самодостаточную и замкнутую электрическую сеть. Нынешнее состояние близости или отдаленности бывших союзных республик определяется степенью проникновения и сохранения русского языка в интернете. На сегодняшний день Рунет можно рассматривать как сетевую российскую империю, своего рода Российскую империю 2.0.