Пятигорский Моисеевич - Кто боится вольных каменщиков? Феномен масонства

Легенда о Хираме в целом не воспроизводится во Внешнем Ритуале; первая часть, история о том, как произошла смерть Хирама, остается в устной (или письменной) форме, а ритуальное действие, как мы видели, начинается с поиска Потерянного Слова — т. е. потерянного тела Мастера — и продолжается находкой трупа, а кульминацией его является его поднятие и восстановление Слова [108].

Критические части Памфлета Причарда находятся в разительном контрасте с достаточно серьезным описанием Ритуала. После иронического посвящения «Достопоклоняемому и Достопочтенному Братству» и пародийной «Легендарной Истории Цеха», он переходит к прямым обвинениям Общества в «обмане и мошенничестве»: «…Но если после Доступа к Секретам Масонства какому-либо новому Брату не понравится их поведение и он обнаружит, что у него при помощи обмана так легко выманили его деньги…» и т. д. В Оправдании Автора он предупреждает читателя: «Я был побуждаем к обнародованию этой великой Тайны ради общественного Блага по Просьбе нескольких Масонов… и оно будет, я надеюсь… иметь желаемый мною эффект и предотвратит затягивание столь многих легковерных людей в столь вредное общество». Однако в Оправдании есть одна фраза, которая, если и не была задумана как шутка, раскрывает авторское понимание ситуации масонства в конце 1720-х гг., если не его дар предчувствия. Он говорит: «… старое сооружение (масонства) пришло в такое ветхое состояние, что если оно не будет восстановлено при помощи какого-нибудь оккультного Таинства, то скоро уничтожится» (с. 30). Действительно ли он предвидел возникновение христианских и мистических орденов внутри масонства? Этого мы не можем знать, но его упоминание о нескольких диссидентствующих масонах вполне может быть объяснено растущей неудовлетворенностью, как религиозного, так и идеологического характера, среди масонов, живущих в пределах «границ смертности» (т. е. на выделенной королевским указом карантинной территории Сити и Вестминстера) [109].

Памфлет Причарда доказывает, что к концу 1720-х гг., или даже ранее, уже частично сформировался особый масонский язык — не архаичный или искусственно архаизированный язык претендующих на древнее происхождение манускриптов, но повседневная речь начала 18-го века, адаптированная для целей масонского самоописания. Похоже, что он письменно зафиксировал то, что произносилось устно и что едва ли было унаследовано непосредственно от устной речи старинных лож рабочих масонов. Однако к тому моменту этот масонский язык сформировался еще не окончательно: хотя он и обладал лингвистической амбивалентностью образной речи, он еще не вписался в полностью оформившуюся новую религиозную ситуацию. Недостаточно просто иметь символические или эмблематические значения, генерирующие амбивалентность; недостаточно иметь, как можно увидеть в «Части Подмастерья», «Свет», являющийся также «Свечой», являющийся также «Мастером Масоном» и т. д. Язык должен быть частью контекста, который также амбивалентен, поскольку религиозная ситуация в масонстве, с тем чтобы стать объектом масонского осознания, должна не только быть способна на описание самой себя в понятиях символического языка, слова в котором многовалентны, но и сама должна стать символической. Она должна поляризоваться до такой степени, что каждый из ее элементов, взятый в отдельности, и все они вместе допускают по крайней мере два понимания. Описание Ритуала, сделанное Причардом, предоставило масонству только один полюс этой символической дуальности: сухую схему Ритуала с его «нередуцируемым минимумом» этического смысла. Внешнее и идеологическое описание этого аспекта уже было произведено в Конституциях Андерсона 1723 г. Нужно было ждать еще одно или два десятилетия, чтобы был описан другой аспект, который можно назвать «мистическим символизмом». Успех «Памфлета» превзошел все возможные ожидания. В течение пары месяцев было продано несколько тысяч экземпляров (ходил слух, что большинство покупателей — масоны). Ненамеренным побочным эффектом явилось то, что масоны теперь могли свободно говорить о Ритуале, который до тех пор не имел зафиксированной письменной формы, и «Памфлет» с тех пор служил образцом и моделью для всех последующих антимасонских разоблачений, а также для ряда промасонских сочинений.

…Воображение, не обузданное никакой доказательностью.

Затем пусть в наших песнях будет отдано должное Тем, кто обогатил искусство,

От Иавала до Берлингтона,

И пусть каждый брат примет участие в нашем веселье.

По иронии судьбы, так же как Старые Конституции Робертса 1722 г. помогли Андерсону в его работе (хотя их публикация должна была помешать ей), Препарированное масонство Причарда, объективно говоря, оказалось большим благом для масонства вообще — и для Андерсона в частности. Сэмюэл Причард сделал для Андерсона то, что последний никогда не сделал бы для себя: труд Причарда стал причиной выхода в свет исправленного издания Конституций 1738 г. Препарированное масонство вынесло на свет то, о чем раньше говорилось только намеками, и это заставило Андерсона отказаться от скрытности и более прямо высказаться по некоторым принципиальным вопросам (хотя и не по поводу деталей ритуалов).

Тем временем, пока Братья в Вестминстере и вокруг него (и «в пределах Границ Смертности») продолжали кутить и провозглашать тосты, д-р Андерсон предстал перед Великой Ложей, «собравшейся в достаточной Форме в вышеупомянутом Дьяволе … 31 марта 1735 г…. и ему было приказано вставить в новое издание [его Конституций]… [упоминание о] Покровителях Древнего Масонства… от начала времен … с Великими Мастерами и Смотрителями, древними и новыми…» (с. 133). Другими словами, его попросили добавить в его Конституции 1723 г. историю Великой Ложи с 1688 по 1717 г. и с 1717-го «по сей день». Почти три года спустя, когда Великим Мастером был лорд Дарили, «… Великая Ложа в том же Дьяволе, 25 января 1738 г… одобрила эту Новую Книгу Конституций и приказала автору Бр. Андерсону опубликовать ее…» (с. 138). Краткое упоминание о его работе над текстом, роль и значение которого для настоящей истории английского и любого другого масонства трудно переоценить, не только демонстрирует решимость Великой Ложи довести до конца труд, начатый Андерсоном за много лет до того, но и свидетельствует, что позиции его «благородных и ученых» друзей, таких как д-р Дезагилье, майор Хэдден, г-н де Нойер и г-н Враден, были все еще чрезвычайно сильны. Именно эти джентльмены «… 5 ноября 1737 г… провели внеочередную Л ожу во Кью Гардене… и произвели Его Королевское Высочество Фредерика, Принца Уэльского… во Вступившие Подмастерья… и Члены Цеха…», а позднее сделали его Мастером Масоном той же ложи (с. 137). Не только официальный статус масонства был выше, чем когда бы то ни было до того, но, что намного важнее, масонство под руководством Великой Ложи Англии действительно превратилось в ту самую вещь, которую изобрели Андерсон и его анонимные предшественники: легенда стала реальностью [110]. Покровительство королевской семьи стало существенной частью масонства и элементом его исторического самосознания. Так что неудивительно, что добрый Доктор посвятил свои Конституции 1738 г. «высочайшему, Могущественному и… Прославленному Принцу Фредерику Льюису, Принцу Уэльскому» [iii].