Пятигорский Моисеевич - Кто боится вольных каменщиков? Феномен масонства

После смерти Андерсона, когда его История была канонизирована, Ритуал установлен, а организационная структура, по крайней мере в общих чертах, разработана, географическое распространение масонства происходило в таких масштабах и с такой скоростью, что остается только удивляться, как Великая Ложа Алглии могла в это время оставаться «передвижной институцией», инвентарь коей составлял не более дюжины предметов, а годовой бюджет не более сотни-другой фунтов. С помощью сети Провинциальных Великих Лож Великая Ложа Англии, хотя она и собиралась только ежеквартально, продолжала учреждать ложи по всему тогдашнему цивилизованному миру сотнями, а вскоре — тысячами. В Англии ложи формировались не только, как раньше, в барах и тавернах, но и в военных частях, фортах, замках, частных домах и поместьях английских, шотландских и ирландских мелкопоместных дворян, а также в колониях, в салонах придворных и энциклопедистов на континенте и даже в тюрьмах. В самом Лондоне, однако, в период, когда Великим Мастером был лорд Рэймонд (1739), ложи переживали застой и даже упадок, что можно объяснить как раз чрезмерно быстрой центростремительной экспансией масонства [139]. Первоначальный импульс, который привел к формированию Великой Ложи, структуризации ее ритуала и изобретению ее истории, стал слабее и утратил интенсивность, но не угас до конца. Для возникновения свежего импульса было необходимо, чтобы появилась новая кровь, пришло новое поколение кандидатов. Этот новый импульс имел отношение прежде всего не к общению , хотя идея Великой Ложи заключалась именно в последнем, а организация была задумана именно как его форма. В основе этого импульса лежала мощная тенденция к символизации и само-символизации, которая сильно ощущалась в то время многими людьми в Британии и на континенте и которая обрела форму и выражение в учреждении Цеха. Вот что пишет по этому поводу Уильям Престон, которому скоро предстояло стать «вторым Андерсоном»: «Неправильности продолжали торжествовать» [140]. Но какие же это были «неправильности»? Насколько можно судить сейчас, большинство из них были прямо или косвенно связаны с ритуалом и с религией, символизмом и молитвой. Если изначально «энергия, высвобожденная в результате выхода на поверхность истории первого открыто символического союза людей всех вер» [141]получила воплощение в типично британской форме масонства Великой Ложи Англии, то вскоре эта форма стала для них тесной и они вырвались на свободу, ища новых форм реализации. Формулируя более кратко, можно сказать, что более четверти из всех ранних английских лож перестали существовать в 1740-х гг., а многие из уцелевших стали все более и более отчуждаться от Великой Ложи. Они либо стали более автономными и независимыми в отношении ритуала и характера внутренних взаимоотношений, либо вообще вышли из-под юрисдикции Великой Ложи. Наконец, в некоторых ложах, в особенности в некоторых Старых ложах Лондона, начали возникать разногласия и споры, специфически религиозные по своему характеру [142], что шло вразрез с открытым запретом на такие споры.

Около 1739 г. в Лондоне стали циркулировать слухи о том, что в масонстве все больше доминируют евреи, или что оно становится все более иудейским по своему характеру (или что происходит и то и другое одновременно). Сходным образом говорилось, что масонство на континенте было извращено за счет включения каббалистических символов и идей, несовместимых с буквой и духом чистого и подлинного масонства [143].

Но на самом деле евреи не вступали в английское масонство в сколь-нибудь значительном количестве — и не так уж настоятельно приглашались. Даже если в британском еврействе в это время и наблюдается тенденция к ассимиляции, то она несомненно была слабее процесса, который происходил среди евреев Германии. Евреев привлекал в Ложу дух и атмосфера свободомыслия, недогматичной и нетеологической религиозной дискуссии (а не религиозного спора, так строго запрещенного в Конституциях 1723 и 1738 гг.). Атмосфера была настолько насыщена библейскими и иудейскими образами, событиями и аллюзиями, что еврей, обладавший религиозными интересами, не мог не почувствовать для себя свободы обсуждать собственную религию в масонском контексте. Вообще, для того чтобы понять религиозный аспект британского масонства и, с некоторыми оговорками, масонства вообще, необходимо осознать, что масонство, как в его истоках, так и в его нынешнем состоянии, предоставляет возможность свободомыслия внутри религии, понимаемой в самом широком смысле, — не обязательно внутри англиканства, или даже внутри христианства. Вот почему масонство всегда казалось столь опасным Ватикану, издавшему в 1738 г. Папскую Буллу и провозгласившему его единственным «непрощенным» историческим религиозным движением даже во время прогрессивной эры Иоанна XXIII в 1960-х. Именно поэтому сегодня все еще случаются попытки запретить масонство внутри официального англиканства. Инициаторы этих попыток считают, что англиканство стало слишком терпимым, что толерантность в отношении масонства — это уже слишком. Но ведь это продолжается уже более двухсот лет, и только катастрофическое отсутствие самосознания и саморефлексии мешает некоторым англиканским иерархам понять простейший факт — что масонство в Англии было и является феноменом не только английским, но и англиканским. Однако внутри Ложи англикане не противопоставляют себя сторонникам неортодоксальных взглядов и, само собой разумеется, принятие евреев, по большей части, не было предметом дискуссии.

В 1740-х гг. среди лондонских масонов было достаточно небольшое число «израильтян» (как их часто называли), но остается неясным, когда именно их начали принимать. Д-р Дж. Оливер объясняет первоначальное положение евреев в Ордене в словах, которые свидетельствуют о его твердой масонской позиции терпимости и свободомыслия: «В это время мы услышали, что некоторые евреи были замешаны в несанкционированных нововведениях наших континентальных Братьев… и это было первый раз, когда мы получили известие о том, что потомки Авраама были допущены к участию в том, что является нашей христианской привилегией. После такого успеха в получении посвящения в подпольное масонство на Континенте, и английские евреи вскоре стали успешными кандидатами для принятия в наш символический орден; поскольку справедливо утверждалось, что раз евреям не запрещается посещение христианских церквей, то будет невежливо и немилосердно закрыть от них христианскую Ложу. С этого периода они принимались в члены Универсального Ордена , принципы которого, как и принципы христианской религии, предназначены для того, чтобы покрыть всю землю, как воды покрывают океан» [144]. Этот фрагмент, сколь бы исторически сомнительным и догматически противоречивым он ни был [145], является, по моему мнению, самым замечательным образцом масонской риторики свободомыслия. Даже принимая во внимание тот факт, что Оливер, пишущий в середине 19-го в., иногда довольно безвкусно имитирует стиль и язык д-ра Томаса Мэннингэма, одного из самых выдающихся масонов и бывшего Великого Распорядителя в 1740-х гг., этот фрагмент раскрывает если не историческую правду, то по крайней мере направление развития масонского исторического сознания Оливера [146]. Согласно Оливеру: (1) Евреи появляются на сцене английского масонства благодаря своей связи с незаконным и испорченным масонством на Континенте; (2) По каковой причине (противоречие) они вскоре добиваются успеха в принятии в истинное и подлинное английское масонство, которое, согласно определению Оливера, является христианским par excellence, (3) Поскольку оно является христианским, оно принимает евреев также, как сама христианская церковь; (4) масонство настолько же универсально как Орден, насколько христианство — как религия, вот почему такая особая и специальная религия, как иудаизм, может быть приспособлена к масонству [147].