Пятигорский Моисеевич - Кто боится вольных каменщиков? Феномен масонства

А.П. Но у него не было никаких шансов после второго срока Великого Мастера Джорджа Пэйна, когда была установлена традиция избрания Великих Мастеров только из аристократов. По моему мнению, он сам сыграл определенную роль в установлении этой традиции. Однако не кажется ли вам, что перед ним скорее стояла чисто идеологическая задача определения исторического принципа, нежели задача произвести историческое исследование в нашем понимании?

Джон. Конечно, ведь для того, чтобы определить исторический принцип, надо быть богословом, а не историком.

Дж. К. Точно, и вот тут-то Андерсон все и напортил, потому что он был типичным диссентером…

А.П. …вместо того, чтобы быть англиканским священником, да?

Дж. К. Ну, я полагаю, что типичный порядочный англиканский священник того времени сделал бы то же самое, будь он на месте Андерсона. А именно: представил бы масонство масонам, а также и всему миру за пределами лож, как общество, у которого нет — и никогда не будет — своей собственной религии. Потому что на самом деле масонство не только никогда не было религией, но оно не было и не является религиозным обществом. Но Андерсон намеренно и настойчиво настаивал на религиозном аспекте масонства и делал это столь двусмысленным образом, что породил максимум неправильного понимания у самих масонов и дал их врагам широкие возможности для искажений. (Выше я высказал личное несогласие с этой точкой зрения. — А.П.) Не говоря уже обо всех неточностях и о его утомительном изложении. Я думаю, это Ваша принципиальная ошибка, что в написании своей книги Вы так рабски и упрямо следовали ему.

Джон. Будучи диссентерами, он и Дезагилье никогда не были в состоянии понять ценность и значение нашего Ритуала; все, что их заботило, — это мнения и внешняя форма.

Крис У. (молодой масон и исследователь масонства). Андерсон был таким человеком, в котором многое было намешано: для того чтобы представить вещи такими, какими он хотел их представить, ему пришлось сконструировать некоторые понятия и концепции, которые, пусть на время, удовлетворили бы тех, от кого он зависел в достижении своей цели. Но масонство, как я его сейчас воспринимаю, не нуждается ни в какой реальной истории. Ему должно быть вполне достаточно одной Легенды, а Легенда сформировалась без участия Андерсона, и в основном после него.

Последнее мнение особенно интересно, поскольку в нем представлено интеллектуальное течение в современном масонстве, стремящееся лишить Андерсона какого бы то ни было значения в формировании этой организации. Это фактически неверно; Андерсон сыграл решающую роль в формировании Легенды, и очень немногое было официально добавлено к ней в эпоху после Андерсона. Такой взгляд возвращает нас к вопросу о том, представляет ли фактическая история масонства до формирования Великой Ложи Англии какую-либо ценность для него же как эзотерического учения, как еще более эзотерического ритуала и как комплекса символов, понимание которых также является эзотерическим в соответствии с законами масонской секретности.

Тем не менее, по мнению многих франкмасонов прошлого и настоящего, представление об исторической древности и непрерывности Организации представляет собой фундаментальный элемент, а позиция Андерсона — в частности, его акцент на важности основания Великой Ложи как новой, улучшенной организационной формы для спекулятивного и мистического масонства — подрывает такое представление. Это противоречие ясно продемонстрировано Чэлмерсом Пэтоном, который, спустя столетие, провозгласил себя истолкователем «подлинной и реальной древней масонской истории». В середине 19-го столетия он писал: «У меня есть сильное желание видеть, что доброе имя нашего Ордена поддерживается… и мне кажется, ничто не противоречит этому в большей мере, нежели предположение о недавнем происхождении масонства… и мы неизбежно чувствуем, что принуждены либо признать, что д-р Де-загилье, д-р Андерсон и их помощники были честными людьми, делавшими дело, которое они считали благим, либо счесть их компанией самых отпетых мошенников, когда-либо обманывавших человечество, и при этом мы не видим никакого повода для их обмана. Поддерживать доброе имя… масонства и в то же самое время… разделять теорию о его происхождении в 1717 г…. это смешно» [123]. Он завершает прямым обвинением: «… концепция 1717 г. приписывает людям высочайших нравственных достоинств изобретение системы чистого надувательства…» [124].

Джон Феллоуз, современник Пэтона, был первым, кто произвел мифологический анализ андерсоновского масонского изложения мифической истории человечества. В историческом описании Андерсона, так же как практически во всех других известных масонских историях (включая те, на которых ученый доктор основывал свою собственную), история начинается вместе с цивилизацией, приравненной к масонству, и эта цивилизация восходит к Каину. В его изложении не хватает образа человека в его естественном, «доцивилизационном» состоянии, представленного Адамом, который, хотя и знал Геометрию, не был масоном. Сравнивая историю Андерсона с древним мифом, сообщенным во фрагменте финикийца Санчониато (переведенном Филоном Библиусом и сохранившемся у Евсевия), Феллоуз отмечает: «начало первой из них имеет сильное сходство с последним, однако вместо того, чтобы позволить первым обитателям мира постепенно приобрести знание при помощи опыта, у Андерсона они предстают искусными мастерами с самого начала» [125]. Что еще более интересно, Феллоуз далее делает следующее богословское наблюдение: все изобретения и открытия древнего мира могут быть сведены к экзотерическому изобретению основных видов искусства, необходимых для цивилизованной жизни, и эзотерическому открытию монотеизма и веры в существование души после смерти (и посмертного воздаяния). Согласно Андерсону, и то и другое дано Богом человеку с самого начала [126]. Более того, Феллоузу представляется, что ритуал масонского посвящения отражает (и даже воспроизводит в своих начальных частях) эту «до-цивилизационную» и «до-монотеистическую» стадию истории человечества и представляет ее как «тьму до посвящения». Как мы видим в масонских ритуалах и в древних мистериях, о которых упоминает Феллоуз, ритуал, будучи эзотерическим по определению, имеет тенденцию присваивать экзотерическую мифологическую историю, сохранившуюся в открытой, не тайной, устной традиции [127]. В итоге Феллоуз реабилитирует Андерсона и даже объясняет его позицию: «Это было необходимо для его цели, которая состояла в том, чтобы показать изначальное установление масонского общества» [128], поскольку — и это было очевидно как Андерсону, так и Феллоузу — история Братства не может базироваться на принципе какой-либо органической или естественной эволюции. Дело в том, что краеугольным камнем масонского представления об истории является креационизм. История Цеха — это постепенная манифестация великого Божьего замысла, созданного во всей полноте и совершенстве с самого начала, но лишь постепенно и поэтапно открываемого человечеству на протяжении ряда эпох.