Лешек Колаковски - Семнадцать или и другие эссе

И полюбила Саломея пророка, и Иоанн непрерывно и болезненно таился в ее памяти, и питался ее памятью, как паразит питается деревом.

И Иоанн-пророк полюбил Саломею-танцов- щицу и каждый день с тоской ожидал минуты, когда она появится в его узилище, куда стражники впускали ее с поклоном, ибо она была дочерью царской любовницы. И Иоанн напоил ее своею мудростью, и Саломея с трудом несла тяжесть его печального знания.

И вот пришел день, когда она сказала:

Ты научил меня всему, Иоанн. И что дальше?

И Иоанн ответил:

Я царский узник, Саломея, узники не имеют завтрашнего дня, только день нынешний. Я не покину своей тюрьмы до того дня, когда отсюда вынесут мое мертвое тело; и произойдет это тогда, когда будет угодно царю.

Иоанн, Иоанн, как же нам быть? Нужно воспрепятствовать тому, что есть, а мы можем воспрепятствовать этому, только если воспрепятствуем собственной жизни, ибо наша жизнь не может быть иной, чем она есть.

Да, Саломея, мы можем воспрепятствовать ей только смертью. Добудь ее для меня и для себя, Саломея.

Я сделаю это, Иоанн. А когда нас не будет, мы еще будем вместе, Иоанн? Куда умирают, Иоанн?

Но Иоанн не ответил на этот вопрос.

Вечером того дня Саломея танцевала в царском саду, танцевала прекрасней, чем когда- либо в жизни, а зрителям казалось, что облако мглы кружится и падает наземь. А когда она закончила танец под бурю аплодисментов, восхищенный царь спросил, чем он может осчастливить ее за столь необычайное искусство. И прежде, чем она успела произнести слово, мать шепнула ей на ухо сдавленным голосом: «Попроси голову пророка Иоанна». Ведь царская любовница больше всех ненавидела пророка и полагала (возможно, справедливо), что смерть - величайшее зло, которое можно причинить человеку. И Саломея громко и звонко произнесла:

Прикажи, царь, принести мне голову пророка Иоанна.

Ропот негодования прокатился по залу, а царь насупился и замолчал на минуту. До сих пор он не решался умертвить Иоанна, немного из страха перед заключенным в тюрьму пророком, а немного из уважения к нему. Но через минуту он приказал солдатам неуверенным и слегка недовольным тоном:

Принесите голову пророка на блюде.

И тут настала тишина.

А когда удар топора возвестил всем, что окончен земной путь пророка Иоанна, все дрогнули, и холодный ветер пронесся по царскому залу. И все как бы застыли в дрожи до той минуты, когда палач внес на блюде истекающую кровью голову.

Женщины тряслись в ужасе, кусая носовые платки, а мужчины старались смотреть в сторону, хотя вид головы мученика притягивал их с неотразимой силой.

Саломея стояла посреди зала, едва заметно усмехаясь. Она одна не дрожала, не отворачивала головы, не отводила взгляда с останков того, что было прежде пророком Иоанном, с его остекленевших глаз, завороженных гипнозом смерти.

А когда гости, стряхнув оцепенение, покинули зал, Саломея осталась там. Долго стояла она неподвижно, а потом ушла в свою комнату и вынула из тайника тонкий стилет. Но едва она его вынула, в ушах у нее зазвучало воспоминание о голосе пророка: «... человек умирает толь-

ко раз». Она задумалась, стилет выпал из ее руки и с пискливым скрежетом раскололся на полу. И еще возвышенней зазвучало в ушах Саломеи молчанье Иоанна, в ответ на ее вопрос: «Куда мы умираем?» Потом она сказала себе: «Вместе с Иоанном мы должны были отвергнуть то, что есть, и только смертью могли мы отвергнуть и победить то, что неотвратимо. А ведь смерть - самое неотвратимое из всего, что есть на свете. И вот нет больше пророка Иоанна. Разве тем самым мы уже не отвергли то, что есть, и что уже кончилось? А поскольку нет Иоанна, разве вместе с ним не умерло его знание? А если так, то для чего мне убивать себя ради знания, которого уж нет, которое было важным лишь до той минуты, пока он был жив».

Потом Саломея села за стол и записала в своем дневнике шесть истин, которым научилась в тот день.

«Первая: Наша помолвка с истиной не может длиться дольше, чем помолвка с человеком, который ее принес.

Вторая: Собственной смертью можно лишь подтвердить собственную жизнь, но опровергнуть ее нельзя, ведь только наша смерть делает нашу жизнь окончательно неизменной.

Третья: Пророк Иоанн бы неправ, когда утверждал, что умирают только раз. Потому что никто не умирает для себя самого, коль скоро не может пережить собственной смерти. Умирают только для других, а для других можно умереть многократно.

Четвертая: По умолчанию я обещала пророку Иоанну умереть вместе с ним. Связывает ли меня это обязательство, если его уж нет на свете? То есть, может ли существовать связь между мною и небытием? Раз смерть Иоанна существует для меня, а не для него, и раз после смерти он существует только для меня, а не для себя, то выходит, что это связь моя со мною же. И я могу разорвать ее в любой момент. Нельзя провиниться перед небытием. Ergo...» etc.

Остальных истин в рукописи Саломеи не удалось расшифровать.

Остается вопрос: виновата ли Саломея в смерти Иоанна? Очевидно, нет, раз она довела его до смерти, руководствуясь его собственными принципами и в сговоре с ним. Она должна была сама причинить себе смерть. Это правда, но из-за этого она становится виноватой в чем- то, в чем не была бы виновата, если бы лишила себя жизни. Ибо смерть не избавляет от вины, и воздержание от смерти не делает человека виновным. Значит, она вообще не виновата? - спросите вы. Глупый вопрос. Если бы мы смогли ответить на него, наш мир напоминал бы таблицу умножения. И тогда вы увидели бы, насколько он хуже существующего.

Перевод Эллы Венгеровой http://www.vengerova.ru/01.01.01.03/works .

aspx

Тат очень хотел прославиться. Но не просто прославиться - он хотел стать кем-нибудь самым великим в мире. Подумав немного, он пришел к выводу, что нельзя быть самым лучшим во всем сразу и что нужно выбрать себе какое-нибудь дело или занятие, в котором он всех превзойдет. Тат долго думал, на каком поприще он мог бы отличиться так, чтобы быть самым лучшим на свете. Он не мог уже стать самым высоким человеком в мире, но и самым низким тоже не мог, потому что роста был среднего. А еще ему казалось, что у него нет шансов стать самым лучшим в мире музыкантом или самым известным прыгуном в длину. Для начала он попробовал стать владельцем самых длинных в мире брюк и приказал сшить себе брюки тридцатиметровой длины. Целых два дня он пытался ходить в них, но это все-таки оказалось достаточно неудобно, штанины сильно переплетались и мешали при ходьбе. Поэтому он начал рассматривать другие возможности. Был у него друг, почти лысый; лысый, да не совсем - все- таки несколько волосков на голове у него еще оставалось. В связи с этим Тат подумал, что неплохо было бы стать самым лысым в мире человеком, и приказал побрить себя наголо. К несчастью, вскоре он увидел кого-то, кто был настолько лыс, что у него уже не было необходимости бриться, Тат не мог превзойти его лысиной. Потом он пробовал чаще, чем все люди, менять галстуки и прославиться, таким об- разом, как самый великий в мире менятель галстуков; он дошел до того, что менял галстуки 60 раз на дню, но почему-то это не принесло ему славы. Позже ему пришло на ум стать самым младшим из всех людей, которые старше, чем он, и одновременно самым старшим из всех людей моложе, чем он. Но когда он начал об этом рассказывать, многие люди не поняли, о чем идет речь, и Тат пришел к выводу, что его амбиции не принесут ему признания, поскольку люди так глупы. Он решил испечь самый большой в мире пончик, но пончик раскрошился во время выпечки и вся работа, проделанная в течение 6 недель, пошла насмарку.