Коллин Клири - Что такое руна? И другие эссе

Если эта интерпретация верна, то в изображении Венеры Лоссельской мы обнаруживаем пример связи микрокосма и макрокосма, но, в отличие от мужчины, чисто на хтоническом уровне: природа женщины отражает порядок самой природы. Здесь мы встречаем осознание, что человек как таковой отражает природу, причём мужчины и женщины проявляют это по-разному. Мужчина — это ничто, нус, посредством которого природа познаёт саму себя. Женщина это сама природа, Мать-природа.

Мне не известно ни одной резной фигурки мужчины из верхнего палеолита, которая не являлась бы тери- антропом. Однако встречаются фаллические изображения, хотя они редки и весьма удалены друг от друга по времени. Примечательный экземпляр был найден в Дольни-Вестонице. На нём всё было сведено до самого важного: мужчина, как физическое существо, является носителем фаллоса, оплодотворителем. Разумеется, в физическом плане это далеко не всё, чем является мужчина. Он также охотник и воин, что во времена верхнего палеолита составляло его первичные роли.

Интересно, что эти художники (которые, видимо, выполняли двойную работу, ведь им ещё приходилось быть охотниками и воинами), должны были быть окружены стройными, здоровыми мужчинами с хорошо развитыми телами. Однако они не захотели их изображать, даже в стилизованной форме. Мне это видится любопытной и действительно парадоксальной нехваткой самосознания со стороны этих мужчин. С другой стороны, интуитивно они чувствовали метафизическую природу мужчины в форме, которая стала прообразом глубочайших философских озарений Запада. И в то же время они не видели самих себя. Они видели женщину, пускай преувеличивали и стилизовали её черты.

Это было за многие тысячи лет до того как мужчина откроет для себя и выразит восхищение своим телом в греческой скульптуре (в то же время элемент фаллической маскулинности будет снижен почти до полного отсутствия). Греков завораживала симметрия и мускулатура атлетичного тела мужчины, но они не пренебрегали и духом, так как в то время считалось, что красивое мужское тело содержит красивую и способную к совершенствованию душу, открытую Бытию и Идеалу.

Человеческая натура — это быть зеркалом природы, подтверждение чему мы видим со времён верхнего палеолита. Аристотель и Пико учили нас, что человек является, в каком-то смысле, ничем — и всем. В своём теле он резюмирует окружающие его природные формы, в их сущностной природе (как растение и животное). В его разуме сущности всех вещей становятся отсоединёнными от воплощающих их индивидуумов. Это не просто случается с человеком — он стремится к тому, чтобы это случилось; он жаждет этого. Как говорил Аристотель в начале «Метафизики »: «Все люди по природе своей стремятся к знанию» [158].

Не вызывает сомнений, что человек занимает очень своеобразное место в природе. Для нас будет разумным видеть природу также, как понимали её столь разные философы как Аристотель и Шопенгауэр: как шкалу иерархии форм, с человеком, расположенном на вершине. Однако такая концепция скорее всего вызовет скепсис. Алан Уотс однажды предложил забавную гипотезу, якобы все животные думают, что они люди и, соответственно, каждое существо на каком-то уровне считает себя важнейшим элементом мироздания (так определённо считают кошки). Возможно, теории подобные аристотелевской являются лишь проявлением людского тщеславия.

Я не являюсь сторонником этой идей. Вполне разумно ставить человека отдельно от остальной природы и рассматривать его как «наивысшее» существо в природе; завершение или совершенство природы. Для понимания этого необходимо видеть место человека во Вселенной, то есть нам нужна некая «теория» целого — сущности природы или мироздания как такового. Слово «теория» произошло от греческого глагола theorem, «видеть или созерцать». Отсюда следует, что теория это «видение» или, лучше, «созерцание». Предположительно этого мы и должны достигнуть: некий новый способ созерцания цельности мироздания.

Ранее я поднял вопрос: может ли наука объяснить происхождение ekstasis. Теперь мы должны вернуться к этому вопросу. Мы можем объяснить ekstasis, мы можем

объяснить, почему мужчины начали рисовать, практиковать религию и заниматься философией; мы также можем решить множество других загадок (таких как «кембрийский взрыв»), но только если мы примем новую научную парадигму с большей объяснительной силой, чем материализм, которым мы обременены последние четыре века.

Я могу лишь кратко набросать эту новую парадигму в рамках данного эссе. Основные пункты таковы:

1. Вселенная это целое, а не куча. Это взаимосвязанная система, Единица, в которой всё имеет отношение ко всему. (Это базовое утверждение уже делалось учёными, приверженцами «глубокой экологии»),

2. Целое стремится к завершению, которое достигается, когда, фигурально выражаясь, оно поворачивается на себя и даёт описание, логос, себя. Конец или телос Вселенной — это её самопонимание.

3. Самопонимание Вселенной достигается посредством возникновения внутри Вселенной создания, которое резюмирует в себе все «низшие» формы природы и стремится познать целое. Посредством этого создания, целое предстаёт перед собой и достигается телос Вселенной.

4. Это создание — человек.

Данные идеи в основном относятся к Гегелю, который был первым философом ясно и прямо их сформулировавшим. Однако, как мы увидели, у них есть старые корни, и теория Гегеля обязаны своим появлением теориям его друга Фридриха Вильгельма Йозефа фон Шеллинга. На самом деле, эти идеи вечны, поэтому они обнаруживаются — или, по крайней мере, их проблеск — на протяжении всей истории философии и мистицизма, зачастую в неожиданных местах. Например, Карл Густав Юнг (не поклонник Гегеля) пишет в работе «Архетипы коллективного бессознательного»:

«Однако почему, — конечно же спросят меня, — должен человек «а tort et a travers» добиваться более высокой осознанности?» Этот вопрос бьет в самое яблочко проблемы, и ответить на него, пожалуй, трудно. Вместо того чтобы действительно на него ответить, я могу лишь исповедовать нечто вроде веры: мне кажется, что через тысячу миллионов лет в конце концов кто-нибудь должен будет знать, для чего существует этот удивительный мир гор, моря, солнца и луны, млечного пути, тумана неподвижной звезды, растений и животных. Когда я стоял на маленьком холмике в Ати-Плейнсе в Восточной Африке и видел, как многотысячные стада диких животных паслись в безмолвной тишине — точно так же, как они это делали в незапамятные времена, — то у меня тогда возникло чувство, что я есмь первый человек, первое живое существо, которое одно только и знает, чем является все это. Весь этот мир вокруг меня был еще в первозданном покое и не ведал, что он существует. И как раз в момент постижения этого мир претворился и состоялся, и без этого момента его бы никогда не было. К этой цели стремится вся природа и находит ее осуществленной в человеке, всегда, правда, только в человеке, осознающем это все самым совершенным образом» [159].