Коллин Клири - Что такое руна? И другие эссе

Как это всегда бывает, правда гораздо сложнее. С развитием своих идей, Хайдеггер всё больше и больше становился сторонником историзма, говоря о «эпохах Бытия» — о том, как Бытие менялось на протяжении истории, как менялся Dasein. Здесь сильно влияние Ницше, у него можно встретить аналогичную сложность мысли. В работе «К генеалогии морали » Ницше определённо говорит так, будто бы существовала истинная, здоровая, изначальная мораль («мораль господ»). Но его «перспективизм» настаивает, что не может быть «истинно» моральной точки зрения — или какой бы то ни было объективной истины.

Хотя Хайдеггер время от времени размышляет о причинах современного упадка, в конце концов он заявляет, что окончательно определить причину современности и das Gestell невозможно. Почему? Потому что считать всё познаваемым и раскрываемым, значит подчиняться духу современности. Следовательно, окончательным отрицанием современности будет отказ от попыток объяснить её. В этой точке зрения есть что-то умное и глубокое, но она оставляет нас совершенно неудовлетворёнными. Возникает извечный вопрос: что же тогда делать? Что мы можем сделать? Хайдеггер отвечает: ничего.

В 1966 году Хайдеггер дал интервью немецкому журналу Der Spiegel, которое (по его просьбе) не было опубликовано до его смерти в 1976 году. В этом интервью имел место такой разговор:

Spiegel: Вы себя не причисляете к тем, кто мог бы указать путь — при условии, что Вас стали бы слушать?

Хайдеггер: Мне неизвестны никакие пути к непосредственному изменению нынешнего состояния мира, если подобное вообще возможно для человека. Но мне кажется, что мышление, попытка которого была предпринята, могло бы пробудить, высветлить и укрепить ту готовность, о которой шла речь.

Spiegel: Это ясный ответ. Но только может ли и имеет ли право мыслитель сказать: вот подождите, через 300 лет нам, вероятно, что-нибудь придёт в голову?

Мы можем продолжить думать о Бытии и Dasein, но при этом не можем ничего сделать. В конце концов, Хайдеггер говорит нам, что мы должны ждать пришествия новой эпохи Бытия.

Я не могу принять этого. Когда Хайдеггер сказал это в 1966 году он не знал об огромных культурных и демографических изменениях, которые грядут на Западе. Он не знал (как я считаю) о возможности, с которой мы столкнулись более чем через тридцать лет после его смерти: возможность потерять всё, что ценил Хайдеггер и западную культуру вообще. Даже если Хайдеггер прав, что сделать ничего нельзя, ничего не делать это не тот вариант, с которым я — и большинство моих читателей — могут смириться. Я даже согласен признать, что моя упёртая убеждённость является неотъемлемой частью современного образа мышления. Но, как видел Юлиус Эвола, современная эпоха — Кали Юга — предоставляет нам инструменты, которые могут быть использованы для сопротивления ей.

Интервью Хайдеггера журналу Spiegel в 1966 году было озаглавлено «Nur noch ein Gott kann uns retten»: «Только Бог сможет ещё нас спасти». Название пришло из следующего драматичного фрагмента интервью:

«Если мне будет позволено ответить коротко и, может быть, немного грубо, но на основе долгих размышлений: философия не сможет вызвать никаких непосредственных изменений в теперешнем состоянии мира. Это относится не только к философии, но и ко всем чисто человеческим помыслам и действиям (Sinnen und Trachten). Только Бог еще может нас спасти. Нам остается единственная возможность: в мышлении и поэзии подготовить готовность к явлению Бога или же к отсутствию Бога и гибели; к тому, чтобы перед лицом отсутствующего Бога мы погибли».

Однако, по-моему этот Бог не будет новым, но вернувшимся старым: одним из «бежавших» богов. Хайдеггер прав, что бегство богов произошло из-за изменений внутри Dasein. По понятиям наших предков, мы оборвали нашу связь с богами. И вы можете интерпретировать «боги» как буквально, так и образно, как их идеалы. Мы порвали нашу связь с богами и, в конце концов, связь с землёй и даже с нашими собственными знакомыми и родственниками. Теперь мы будто живём под проклятием, посреди пустыни. Мы встаём лицом к лицу с необходимостью обновить эту связь. Мы не можем ждать, когда Бог спасёт нас, мы должны измениться — и спастись. Тогда, и только тогда, вернутся боги. Но то, как это сделать — вопрос, выходящий за рамки этого эссе, — и за рамки того, что Хайдеггер предлагает нам.

Counter-Currents/North American New Right,

4-7 июня, 2012

Несколько лет назад я написал эссе с интерпретацией культового телесериала «Заключённый » [210]. Я знал, что в начале своей карьеры создатель и исполнитель главной роли сериала, Патрик Макгуэн, играл главную роль в лондонской сценической постановке «Бранд», и что для него эта роль стала вехой в личном и профессиональном плане. Лишь недавно я добрался до прочтения « Бранда» (в переводе Майкла Майера), а также увидел саму пьесу в постановке для ВВС [211]. В результате я открыл для себя новое измерение в сериале « Заключённый » и обнаружил подтверждение своей интерпретации.

Ибсен написал «Бранд» в 1865 году, но никогда не собирался ставить его на сцене. Пьеса была написана как стихотворная драма, которую актёры должны были читать по сценарию. Поэтому Ибсен использовал ряд элементов, поставить которые на сцене практически невозможно, в том числе шторм на море и лавину. Пьеса имела огромный успех в печатном виде, но никто не смел поставить её до 1885 года, в Стокгольме. Один из присутствовавших описал произошедшее следующим образом: «Это длилось шесть с половиной часов, до 12:30 по полудни. Пережившие это дамы дремали на плечах своих кавалеров, с расстёгнутыми корсетами и корсажами». Впоследствии «Бранд» редко исполняли — хотя пьеса получила определённую популярность в Германии на рубеже прошлого века, что неудивительно. В родной Ибсену Норвегии пьеса не ставилась до 1904 года.

Главным героем пьесы «Бранд» является протестантский пастор, чьи религиозные воззрения состоят почти полностью из крайнего морального фанатизма. Действие пьесы начинается высоко в горах, где Бранд следует в какое-то место — куда и зачем нам не говорят. С ним сталкивается крестьянин и предупреждает об опасном пути впереди:

Крестьянин:Но тут кругом подмёрзшие озёра, а с ними ведь беда!

Бранд:Мы перейдём их.

Крестьянин:Иль по воде пойдёшь? Уж больно много берёшь ты на себя; смотри — не сдержишь!

Бранд:Но кто-то доказал, что с верой можно и по морю, как посуху, пройти.

Крестьянин:Ну, мало ль что во время оно было! Попробуй в наше кто — пойдёт на дно.