Коллин Клири - Что такое руна? И другие эссе

«Сохранять же свою жизнь есть долг, и, кроме того, каждый имеет к этому еще и непосредственную склонность. Но отсюда не следует, что трусливая подчас заботливость, которую проявляет большинство людей о своей жизни, имеет внутреннюю ценность, а ее максима — моральное достоинство. Они оберегают свою жизнь сообразно с долгом, но не из чувства долга. Если же превратности судьбы и неизбывная тоска совершенно отняли вкус к жизни, если несчастный, будучи сильным духом, более из негодования на свою судьбу, чем из малодушия или подавленности, желает смерти и все же сохраняет себе жизнь не по склонности или из страха, а из чувства долга,— тогда его максима имеет моральное достоинство» [213].

Бранд убеждён в нравственности своих поступков просто потому, что он решил делать ровно противоположное тому, чего хотел: а хотел он спасти своего ребёнка. Он убеждён, что поступил как было должно, а доказательством этого являются его и Агнес страдания. Разумеется, если Бранд и вправду кантианец, то плохой: Бранд действительно имел обязательства перед своей паствой, но он также имел обязательства — в глазах большинства гораздо более важные — защитить жизнь своего ребёнка (когда доктор убеждает его поступить «гуманно» и спасти ребёнка, Бранд отвечает «А был ли гуманен к Сыну сам Господь Отец?»)

Обратите внимание на то, как он обращается со своей матерью. Как пастор, он обязан выказывать неодобрение алчности и привязанности к материальному — однако, в то же время, он обязан заботиться о своей матери, в независимости от того, удалось ей или нет достичь его идеалов. Возможно, он испытывал желание пойти к ней, но он боролся с ним во имя «долга». Холодно отказав прийти к ней в час смерти, Бранд уверен, что поступает добродетельно. Отто Вейнингер в книге «Пол и Характер» одобрительно отмечает, что «мы видим одного только Ибсена, которому вполне самостоятельно удалось прийти к принципу кантовской этики (в « Бранде» и «Пер Гюнте »)».

Агнес соглашается, что смерть Альфа была необходима, но, разумеется, она сильно привязана к воспоминаниям о своём потерянном ребёнке. Она бережно сохранила его одежду в комоде и постоянно достаёт её, чтобы вспомнить, как он выглядел — к большому неудовольствию Бранда. В канун Рождества нищая цыганка пришла попрошайничать и попросила одежду для своего маленького ребёнка. Бранд подвергает Агнес испытанию: она должна отдать все вещи Альфа цыганке. Агнес делает это, но утаивает одну вещь: чепчик Альфа. Позже, раскаявшись, она раскрывает это Бранду и отдаёт чепчик цыганке. «Дар твой от сердца?» спрашивает он. «От сердца» отвечает она. И потом в состоянии религиозного экстаза она кричит: «Бранд, я свободна, свободна!»

Здесь напрашивается ницшеанская трактовка действий Бранда, как человека который сам себя поставил против жизни. Однако в пьесе Ибсена нет ни малейшего намёка то, что Бранд мотивируется жестокостью или уж тем более ресентиментом. Вполне очевидно, что Бранд действует так как действует потому, что он глубоко убеждён в верности своих поступков. Несмотря на то, что его решения нам кажутся ужасно неправильными, по сути он заблуждается, но он не зол. Это может показаться невероятным, учитывая всё вышесказанное, но Бранд — это персонаж которому хочется сопереживать. Мы можем восхищаться его искренним идеализмом и решимостью делать то, что правильно — и мы можем также легко представить, как эти же самые импульсы ведут нас к совершению собственных трагических ошибок. Бранд — это поистине трагический персонаж, а не злодей.

В начале пятого и последнего акта пьесы, Агнес умирает. Ибсен никак не объясняет как она умерла. Видимо, после её последнего, великого акта самопожертвования она попросту испустила дух. Шесть месяцев прошло с её смерти, и Бранд изрядно преуспел в строительстве новой церкви для селения (другая, по его словам, «слишком мала»), Пробст (начальник Бранда в церкви) прибывает, чтобы поздравить его, но также предупреждает его:

«Вы не из тех ведь пасторов, что годны на то лишь, чтобы ту, другую душу из ада вызволить. Способны стать источником спасенья, благодати вы для всего прихода; если ж будет спасён приход весь, часть свою получит в небесном царстве каждый прихожанин! Пожалуй, вам на ум не приходило, что государству самому не чужды Республиканские идеи? Как же! Положим, как чумы оно боится свободы; равенство не одобряет. Но равенства нельзя достигнуть, если мы все неровности не сгладим, то есть нивелировки общей не достигнем. И вы вот этому как раз мешали! Вы постарались здесь усугубить неровности воззрения на жизнь, которые не видны были прежде. До вас здесь каждый был лишь прихожанин, теперь стал личностью. А государству такой порядок вовсе не с руки. Ведь оттого-то поступать и стали так туго все доходные статьи с налогом подоходным во главе, что церковь перестала быть той шапкой, которая должна быть впору всем».

Идеал Бранда состоял в свободе каждого человека стать опустошённым, чтобы быть наполненным Богом — свободно и истинно, с полным сознанием. Пробст видит в этом опасное недомыслие, рассчитанное на то, чтобы ввергнуть каждую душу в замешательство, а также в самовозвеличивание и отрицание любой власти. Бранд расстроен из-за своего спора с пробстом, а потом ещё больше спором с Эйнаром, который вернулся после многолетнего пребывания за границей. Некогда беспечный молодой человек теперь стал миссионером и его нравственный фанатизм превосходит даже Бранда. Узнав себя самого в Эйнаре, Бранд ужаснулся и, кажется, потерял над собой контроль.

Он бросает ключи от новой церкви в реку и ведёт местных жителей в горы. Он объявляет, что вместе они будут бродить по земле ради спасения души и сделают всю землю огромной церковью без стен. Поначалу, люди увлечены энтузиазмом Бранда: «Веди нас! Веди нас! Веди нас к победе!» кричат они. Но спустя некоторое время они начинают испытывать жажду и голод, они начинают сомневаться. Один из них спрашивает у Бранда: «Во-первых, долго ль предстоит бороться, а во-вторых, что можем потерять, и в-третьих, велика ль награда будет?» Увы, с таким материалом мало что можно поделать, но Бранд проявляет упорство и отвечает им:

«Как долго предстоит бороться вам? Всю жизнь, до самого конца, пока вы всех жертв не принесёте, с духом сделок не разорвёте навсегда; пока не станет ваша воля цельной, сильной и не падут трусливые сомненья перед заветом — всё иль ничего!.. Какие угрожают вам потери? Потеря всех богов мирских и духа раздвоенности, рабства всех цепей, блестящих, позолоченных, и вашей сопливой немощи духовной!.. Награда ваша? Веры вдохновенье и воли чистота, души единство, её готовность радостная к жертвам, которую и смерть не остановит, и на чело — из терниев венец!»