Герберт Маркузе - Разум и революция [Гегель и становление социальной теории]

Однако принципиальные изменения начала претерпевать сама марксистская теория. История марксизма подтверждает родство мотивов гегелевской философии с критической направленностью материалистической диалектики в ее соотнесении с обществом. Марксистские школы, отказавшиеся от революционных основ марксистской теории, были школами, открыто отвергавшими ее гегелевские аспекты, особенно диалектику. В работах ревизионистов, выражавших растущую уверенность больших групп социалистов в том, что путем мирной эволюции на смену капитализму придет социализм, содержались попытки превратить социалистическое движение из теоретического и практического противостояния капиталистической системе в парламентское движение внутри этой системы. Философия и политика оппортунизма, представленная этим движением, выливалась в борьбу против того, что им же именовалось «остатками утопического мышления у Маркса». В результате критическую диалектическую концепцию ревизионизм заменил конформистскими установками натурализма. Преклоняясь перед авторитетом фактов, которые действительно оправдывали надежды на формирование легальной парламентской оппозиции, ревизионисты направляли революционное действие в русло веры в «необходимую естественную эволюцию», ведущую к социализму. Впоследствии диалектику назвали «предательским элементом в марксистском учении, ловушкой для всякого последовательного мышления».1 Бернштейн заявил, что «западня» диалектики заключается в ее неуместном «абстрагировании от специфических особенностей вещей». [731] Bernstein E. Die Voraussetzungen des Sozialismus und die Aufgaben der Sozialdemokratie. Stuttgart, 1899. S. 26. [732] Bernstein E. Zur Theorie und Geschichte des Sozialismus. Berlin, 1904. Part III. S. 75. Он отстаивал фактическое качество фиксированных, устойчивых объектов в противовес всякому понятию их диалектического отрицания. «Если мы хотим постичь мир, мы должны постигать его как совокупность сформировавшихся объектов и процессов». [733] Ibid. S. 74.

Постепенно это привело к возрождению идеи здравого смысла как орудия познания. Диалектическое ниспровержение «фиксированного и устойчивого» было предпринято в интересах высшей истины, могущей разрушить негативную тотальность «сформировавшихся» объектов и процессов. Теперь эта революционная установка осуждалась в угоду устойчивой и прочной наличной данности, которая, согласно ревизионизму, медленно развивается по направлению к рациональному обществу. «Классовый интерес отступает, общий интерес набирает силу. В то же время законодательство становится все могущественнее и начинает регулировать борьбу экономических сил, управляющих все большим количеством областей, которые прежде были отданы во власть слепой войны единичных интересов». [734] Ibid. S. 69.

Отвергая диалектику, ревизионисты фальсифицировали природу законов, которые, как считал Маркс, управляют обществом. Мы помним, что согласно Марксу естественные законы общества выражают слепые и иррациональные процессы капиталистического воспроизводства и что социалистическая революция должна принести свободу от этих законов. В противоположность этому ревизионисты утверждали, что социальные законы суть законы «естественные», которые гарантируют неизбежное развитие общества к социализму. «Немалое достижение Маркса и Энгельса состоит в том, что они с большим успехом, нежели их предшественники, смогли соединить царство истории с царством необходимости и, таким образом, возвысили историю до уровня науки». [735] Kautsky К . Bernstein und die materialistische Geschichtsauffassung // Die Neue Zeit. 1898-1899. Bd II. S. 7. Итак, критическую теорию Маркса ревизионисты проверяли нормами позитивистской социологии и превращали эту теорию в естественную науку. В соответствии с внутренними тенденциями позитивистской реакции на «негативную философию» господствующие условия общества гипостазировались и человеческая практика подчинялась их власти.

Те, кто стремился сохранить критический заряд марксистской теории, усматривали в антидиалектических тенденциях не только теоретическое отклонение, но и серьезную политическую опасность, постоянно угрожавшую успеху социалистического действия. Для них диалектический метод с его бескомпромиссным «духом противоречия» представлял собой неотъемлемую часть критической теории общества, без которой она с необходимостью превратится в нейтральную или позитивистскую социологию. Поскольку между марксистской теорией и практикой существует внутренняя связь, трансформация теории завершится формированием нейтральной или позитивистской установки по отношению к существующей общественной форме. Г. Плеханов решительно заявляет, что «без диалектики материалистическая теория познания и практика остаются неполными, односторонними и, более того, невозможными». [736] Plekhanov G. Fundamental Problems of Marxism. New York, n. d. P. 118. Диалектический метод представляет собой тотальность, в которой «отрицание и уничтожение существующего» проявляется в каждом понятии, тем самым создавая всеобъемлющую понятийную структуру для осмысления полноты существующего порядка в соответствии с интересом свободы. Только диалектический анализ может указать правильное направление революционной практики, так как он не позволяет, чтобы эту практику подавили интересы и цели оппортунистской философии. В. Ленин столь решительно настаивал на применении диалектического метода, что считал его критерием революционного марксизма. Обсуждая самые неотложные практические политические вопросы, он не отказывал себе в удовольствии порассуждать о значимости диалектики. Наиболее ярким примером может служить написанное им 25 января 1921 года исследование тезисов Троцкого и Бухарина, высказанных на профсоюзной конференции. [737] Ленин В. И. Еще раз о профсоюзах. ПСС. Т. 42. С. 264—304. В этой статье Ленин показывает, каким образом скудость диалектического мышления может привести к тяжелым политическим ошибкам, и связывает свою защиту диалектики с критикой ложного «натуралистического» истолкования марксистской теории. Он показывает, что концепция диалектики не совместима ни с какой опорой на естественную необходимость экономических законов. Кроме того, она несовместима с ориентацией революционного движения на одни только экономические цели, потому что любая экономическая цель обретает свой смысл и содержание только из тотальности нового общественного порядка, на достижение которого это движение направлено. Тех, кто подчинял его спонтанность и политические цели экономической борьбе, Ленин причислял к самым опасным фальсификаторам марксистской теории. В противоположность таким марксистам он утверждал, что политика обладает абсолютным верховенством над экономикой: «Политика не может не иметь первенства над экономикой. Рассуждать иначе, значит забывать азбуку марксизма».8