Герберт Маркузе - Разум и революция [Гегель и становление социальной теории]

В «силе негативности» Гегель усматривал жизненную стихию духа и, следовательно, разума. В конечном счете эта сила была силою постигать и изменять данные факты в соответствии с развитием потенциальных возможностей и путем отрицания «позитивного» как только оно становилось преградой на пути свободного развития. В самой своей сущности разум есть противоречие, противостояние, отрицание до тех пор, пока свобода не будет реализована. Если противоречивая, противоборствующая, отрицательная сила разума терпит поражение, реальность совершает свое движение, повинуясь собственному позитивному закону, и, не встречая противодействия со стороны духа, раскрывает свою репрессивную силу. Именно таким упадком силы отрицания и сопровождалось развитие позднейшей индустриальной цивилизации. С усилением экономического, политического и культурного контроля, а также с ростом его эффективности, противостояние во всех этих областях умиротворяется, координируется или подавляется. Противоречие поглощается утверждением позитивного. В 1816 г., когда освободительные войны подошли к концу, Гегель призывал своих студентов противостоять «делу политики» и государству, которое «поглотило все прочие интересы своим собственным», сохранять «мужество истины», мысли и силу духа как высшую ценность. Похоже, что сегодня у духа иная задача: он способствует предвосхищению определенных сил, их организации, управлению, а также подавлению «силы негативности». Разум отождествляется с реальностью: то, что действительно — разумно, хотя разумное еще не стало действительностью.

Можем ли мы сказать, что марксистская попытка заново определить природу разума претерпела такую же судьбу? Маркс считал, что индустриальное общество создало условия, необходимые для реализации разума и свободы, и все дело в том, что этому препятствует капиталистическая организация общества. Высокая степень развития производительных сил, господство над природой, а также объем материального богатства, достаточный для того, чтобы реализовать по крайней мере основные потребности всех членов общества на достигнутом культурном уровне, являются предпосылками социализма, и эти предпосылки были созданы. Несмотря на реальную связь между капиталистическим способом производства и социалистической свободой, Маркс считал, что только революция и революционный общественный класс могут совершить необходимый переход, так как в этом переходе предполагалось нечто гораздо большее, чем просто освобождение и рациональное использование производительных сил, предполагалось освобождение самого человека: уничтожение его рабского состояния по отношению к орудиям его труда и тем самым полная переоценка всех существующих ценностей. Только это «большее» и могло совершить переход количества в качество и создать иное, нерепрессивное общество — окончательное отрицание капитализма. Эти новые принципы и ценности могли быть реализованы одним классом, который был свободен от старых, репрессивных ценностей и принципов и существование которого воплощало само отрицание капиталистической системы и, следовательно, историческую возможность противостояния и ее преодоления. Идея Маркса о пролетариате как абсолютном отрицании капиталистического общества сводит в единое понятие историческую связь между предпосылками свободы и ее реализацией. Строго говоря, освобождение предполагает свободу: первого можно достичь лишь при том условии, если за это дело возьмутся и доведут его до конца уже свободные индивиды — свободные от потребностей и интересов господства и порабощения. Если сама революция не пройдет через освобождение, потребность в господстве и порабощении перейдет в новое общество, и роковое разделение между «ближайшим» и «истинным» интересами индивидов станет почти неизбежным; индивиды станут объектами своего собственного освобождения, а свобода превратится в проблему управления и вынесения приказов. Прогресс обернется прогрессивной репрессией, а «промедление» в наступлении свободы начнет грозить превращением в нечто самодвижущее и длящееся бесконечно.

Насколько важна связь между предреволюционным и послереволюционным пролетариатом стало ясно только после смерти Маркса, когда свободный капитализм начал складываться в организованный. Именно это развитие и преобразовало марксизм в ленинизм и определило судьбу Советского Союза, его развитие в рамках новой системы репрессивного производства. Понятие Маркса о «свободном» пролетариате как абсолютном отрицании сложившегося общественного порядка отвечало модели «свободного» капитализма, то есть общества, в котором свободное действие основных экономических законов и отношений будет приводить к обострению внутренних противоречий и превращать промышленный пролетариат в их основную жертву, равно как в сознательную действующую силу, направленную на их революционное разрешение. Когда Маркс предполагал, что переход к социализму совершится в индустриально развитых странах, он делал это не только потому, что для его представления о социализме существенную роль играла мысль о полном развитии производительных сил: существенным было и их иррациональное использование, а также зрелость внутренних противоречий капитализма и готовность к их упразднению. Однако именно в индустриально развитых странах приблизительно с начала века степень упорядочения внутренних противоречий стала существенно увеличиваться, а сила отрицания, которой располагал пролетариат, — постоянно уменьшаться. Не только незначительная «рабочая аристократия», но и более широкий слой трудящихся стал конформистской частью сложившейся общественной структуры, причем этому способствовал не только рост жизненного уровня, обусловленный перепроизводством. Когда в 1895 г. умер Ф. Энгельс, в развитых капиталистических странах наметилась широкомасштабная тенденция к улучшению условий жизни и труда рабочего класса, причем весьма превосходившая тот уровень, который Маркс предвосхищал и описывал в своем «Капитале». Тем не менее Энгельс не видел никаких причин для принципиального пересмотра Марксова пророчества. Заостряя внимание на том факте, что организованный труд набирает силу в легальной парламентской борьбе, Энгельс, по-видимому, рассчитывал на дальнейшее улучшение условий труда как прямой результат возрастающей силы рабочего класса в рамках функционирующей капиталистической системы. И, казалось, эта тенденция не опровергала концепции Маркса. «Сверхприбылью», приходящейся на монополистический период, можно было объяснить рост реальной заработной платы — за счет «сверхэксплуатации» отдельных групп и регионов, а также в силу частых подготовок к войне и самих войн. Не просто обнищание, но, как предполагалось, обнищание наряду с расширением общественного производства превратит пролетариат в революционную силу. Идея обнищания, выдвинутая Марксом, предполагает осознание того, что потенциальные возможности человека, а также возможность их реализации ограничиваются — осознание отчуждения и дегуманизации. Однако впоследствии развитие капиталистического производства остановило развитие революционного сознания. Технологический прогресс множил как потребности, так и способы их удовлетворения, но в то же время приводил к тому, что и те, и другие приобретали репрессивный характер: они сами поддерживали ситуацию господства и подчинения. Прогресс в области управления суживает сферу, в которой индивиды еще могут быть «в себе» и «для себя», и целиком превращает их в объекты. Возможность развивать сознание становится опасной прерогативой аутсайдеров, и, таким образом, область, в которой возможен индивидуальный или совместный выход за положенные рамки, упраздняется, а вместе с нею — и живая стихия противостояния. Здесь мы укажем только на несколько принципиальных факторов, способствовавших тому, что позднейшая индустриальная цивилизация смогла нейтрализовать свою собственную негативность.