Герберт Маркузе - Разум и революция [Гегель и становление социальной теории]

Анализ Гегеля начинается с признания того «опыта», что мир, в котором самосознанию надлежит заявить о себе, расколот на две противоборствующие сферы: в одной человек привязан к своему труду настолько, что тот определяет все его существование, в другой человек присваивает труд другого человека, обладает этим трудом и становится господином в силу самого факта присвоения и обладания. Последнего Гегель называет господином, первого — рабом. [179] Гегель Г. В. Ф. Феноменология духа. СПб., 1992. С. 103. Раб — это не человек, которому выпало трудиться, а труженик по самому своему существу; его бытие — труд. Он обрабатывает предметы, которые принадлежат не ему, а другому. Он не может освободиться от них; они — «его цепь, от которой он не мог абстрагироваться в борьбе». [180] Там же. Он находится в полной зависимости от того, кто обладает этими предметами. Необходимо заметить, что согласно такой трактовке зависимость одного человека от другого не является личной, не коренится в условиях личного или природного порядка (а именно, в неполноценности, слабости и т. д.), а «опосредствуется» вещами. Иными словами, она представляет собой результат отношения человека к своему труду. Труд настолько приковывает работника к предметам, что само его сознание существует только «в виде вещности». Он становится вещью, само существование которой заключается в том, чтобы быть использованной. Бытие работника — это «бытие-для-другого» [181] Там же. С. 102. .

Однако в то же время благодаря труду это отношение преобразуется. С появлением продуктов труда действие работника не прекращается, а сохраняется в них. Вещи, сформированные трудом, наполняют социальный мир человека и функционируют в нем как предметы труда. Работник понимает, что благодаря его труду этот мир увековечивается; он видит и признает себя в вещах, которые его окружают. Теперь его сознание «овеществляется» в его работе и «вступает в стихию постоянства; работающее сознание приходит, следовательно, этим путем к созерцанию самостоятельного бытия как себя самого». [182] 31 Там же. С. 105. Предметы его труда более не являются мертвыми вещами, приковывающими его к другим людям: они — продукты его работы и, будучи таковыми, составляют неотъемлемую часть его собственного бытия. Оттого, что продукт его труда объективируется, «оттого, что форма выносится вовне, она не становится для него (сознания), чем-то другим, нежели оно само, ибо именно форма есть его чистое для-себя-бытие, которое становится тут для него истиной». [183] Там же. С. 106.

Процесс труда приводит к рождению самосознания не только в работнике, но и в господине. Господство в основном определяется тем, что господин располагает желанными ему предметами, не обрабатывая их. [184] Там же. С. ЮЗ. Он удовлетворяет свою потребность благодаря чьей- то чужой, не своей работе. В основе его довольства лежит свобода от работы. Работник, над которым он властвует, доставляет ему необходимые предметы в обработанном виде, готовыми к тому, чтобы ими насладиться. Таким образом, работник охраняет господина от столкновения с «негативной стороной» вещей, через которую они становятся узами для человека. Господин получает вещи в виде продуктов труда, то есть не как мертвые предметы, а как вещи, несущие на себе отпечаток субъекта, который их обрабатывал. Располагая этими вещами как своей собственностью, господин, по сути дела, располагает чужим самосознанием, самосознанием работника, бытием, благодаря которому он достигает собственного удовлетворения. Тем самым господин обнаруживает, что он не есть независимое «бытие-для-себя», но существенно зависит от другого бытия, от действия того, кто на него работает.

Гегель раскрывает природу отношения господства и рабства как отношения, каждая сторона которого признает, что обладает своей сущностью в другой и приходит к своей истине только через другую. Противоположение субъекта объекту, определявшее формы духа, описанные до сих пор, теперь исчезает. Объект, сформированный и обработанный трудом человека, в действительности представляет собой объективацию самосознания субъекта. «Вещность, которая обрела себя в труде, не есть какая-либо иная субстанция, как только сознание, и нам обнаружилась некоторая новая форма (Gestalt) самосознания: сознание, которое... мыслит или есть свободное самосознание». [185] Там же. С. 107. Почему происходит это довольно неожиданное отождествление свободного самосознания с «сознанием, которое мыслит»? Гегель идет дальше, давая определение мышлению, которое отвечает на этот вопрос в основных категориях его философии. Он говорит, что мыслящий субъект — это не «абстрактное «я», а сознание, которое знает, что оно — «субстанция» мира. Можно сказать и так, что мышление заключается в познании того факта, что объективный мир, в сущности, есть мир субъективный, что он есть объективация субъекта. Субъект, который действительно мыслит, постигает мир как «свой». Все в этом мире имеет свою истинную форму только как «постигнутый» в понятии (begriffenes) объект, а именно как неотъемлемая часть развития свободного самосознания. Тотальность объектов, составляющих мир человека, должна быть освобождена от их «противостояния» сознанию и воспринята так, чтобы способствовать его развитию.

Мышление Гегель описывает в категориях определенного рода существования. «В мышлении я свободен, потому что я нахожусь не в некотором другом, а просто не покидаю себя самого, и предмет, который для меня сущность, в неразрывном единстве есть мое для-меня-бытие; и мое движение в понятиях есть движение во мне самом». [186] Там же. Такое истолкование свободы показывает, что Гегель связывает это основное понятие с особой формой общества. Он говорит, что свободен тот, кто, сосуществуя с другими, остается только самим собой, кто обладает своим существованием как бесспорной собственностью. Свобода есть самодостаточность и независимость от всего «внешне-

го», состояние, в котором все внешнее присваивается субъектом. Страхи и тревоги, характерные для общества, основанного на соперничестве, по-видимому, и влекут к этой идее свободы: страх индивида потерять себя и тревожное стремление сохранить себя и обезопасить. Это приводит к тому, что основное место Гегель уделяет «стихии мысли».

Действительно, если свобода заключается лишь в полной самодостаточности, если все, что не является всецело моим или мною, ограничивает ее, тогда ее можно осуществить только в мышлении. Поэтому мы вправе ожидать, что стоицизм Гегель истолкует как первую историческую форму самосознающей свободы. Стоический способ существования как будто преодолевает все ограничения, налагаемые природой и обществом. Деятельность такого сознания «состоит в том, что в качестве раба оно не имеет своей истины в воле господина и служении ему, а как на троне, так и в цепях, во всякой зависимости своего единичного наличного бытия оно свободно...».43 Сознание человека свободно, потому что оно «сохраняет за собой ту невозмутимость, которая из движения наличного бытия, из действования так же, как и из Испытания действий, постоянно удаляется в простую существенность мысли».