Джеффри Николас - Дюна и философия: путь ментата

ИСТОЧНИК: АРХИВЫ БЕНЕ ГЕССЕРИТ

СОБРАНО ПРИНЦЕССОЙ ИРУЛАН

ДАТА: 10216 ДГ

Когда трилогия о Дюне достигает своего конца, «Лев Атрейдесов», живой мессия Лето II, бежит быстрее ветра, он словно «дымка поверх дюн.» Лето бежит не только физически, но и ментально, пытаясь убежать от своей человеческой сущности, «ведь память о человеческой жизни все еще сильна в нем». Быть человеком или в случае Лето «слишком человеком» – это одновременно и дар, и проклятье. В трилогии глубоко и комплексно изложено то, как мучительно порой быть человеком, и какими безжалостными люди могут быть по отношению друг к другу.

В сущности, это не безжалостность как таковая, а лишь человеческая природа , и в Лето это качество достигает своего пика.

Наиболее трагично оно выражается в жизни отца Лето, нашедшего в сыне свое продолжение, Пола Атрейдеса.

Великую трилогию Фрэнка Герберта можно читать на многих уровнях. Она, безусловно, подпадает под категорию фантастики, но речь здесь идет о существах, слишком похожих на нас, чтобы не вызывать понимания и сопереживания. Эти существа в целом очень подобны человеку: они страдают, они жаждут, они кровоточат, они умирают, у них есть амбиции, у них есть семьи, у них есть религия. Территориально действие происходит в различных местах, от дворцов и сиетчей, до целых планет, и в том числе в самой Империи, однако физическая география в контексте масштаба здесь не так актуальна, как воздействие определенной среды на сознание ее обитателей. Человек может править тысячами планет, но он лишь человек. Как Проповедник, который, в свое время и сам управлял этими планетами, сказал Принцу Фэрадэну в «Детях Дюны»:

«Взлеты и падения правительств могут случаться по причинам совершенно ничтожным, Принц. Такие мелкие события! Ссора двух женщин… направление ветра в определенный день… чих, покашливание, длина одежды или случайное попадание песчинки в глаз придворного. Далеко не всегда от величавых дел министров имперских зависит ход истории, и не обязательно священные проповеди движут руками Господа».

«Мелкие» события столь же важны, что и «большие», и как еще говорил Проповедник: «не существует непримиримых противоположностей, помимо человеческих убеждений и, порой, их грез».

Пол Атрейдес, Муад’Диб – настоящий герой, Бог для миллиардов, но он видит «большое» и «малое» таким, как оно есть. Величайшие герои в человеческой истории способны потерять в величии себя; могут поверить в собственный вымысел, а это способно их уничтожить. Многим историческим личностям прошлого стоило принять во внимание психологическое наблюдение о ценности обладания сардонизмом, наличием склонности к самоиронии. Немецкий философ Фридрих Ницше (1844–1900) очень тонко подметил, что без чувства юмора и самоиронии невозможно быть великим и вместе с тем иметь устойчивую психику.

Его «пророк» Заратустра олицетворяет для Ницше то самое ироничное величие:

Этот венец смеющегося, этот венец из роз: я и сам ношу такой на голове, я и сам канонизировал свой смех. Достаточно сильного не встретил никого я нынче. Танцор Заратустра, легкий Заратустра, он машет своими крыльями, готовый лететь, он взывает к птицам, проворный и блаженно беззаботный: пророк Заратустра, смеющийся пророк Заратустра, человек не беспокойный и не бескомпромиссный, он любит приключения и авантюры; я и сам возложил себе венец такой! («Так говорил Заратустра: О Высшем Человеке»)

Не нужно воспринимать себя слишком серьезно, и Полу Атрейдесу это очень хорошо известно. В «Дюне» барон Харконнен заметил, что «Среди фрименов появился какой-то пророк или духовный лидер… Они зовут его Муад’Дибом. Что довольно смешно. Это значит "Мышь". Я сказал Раббану не трогать их религию. Она их отвлечет». Барон, как оказалось, ошибочно интерпретирует сардоническое, комическое как легкомысленное и презрительное, а следовательно, недооценивает силу религии. И пускай религия действительно способна их «отвлечь», Барон не осознает, чем именно они заняты. Барон ожидает коварства, холодной логики ментата Суфир Хавата, но религия не знает логики. «Глубоко в подсознании людей укоренилась потребность в логической Вселенной. На самом же деле, Вселенная – всегда на шаг опережает логику» («Дюна»). Как Ницше пишет в книге «По ту сторону добра и зла», «в основе логики, с ее несомненной ограниченностью, лежат оценочные суждения, или, прямо говоря, физиологическая потребность сохранять определенный образ жизни». Если что-то нелогично, это еще не значит, что оно незначительно и неважно. Логика, наука, «прогресс» могут дать лишь одно объяснение мира, и не обязательно «верное».

Для Ницше важно не то, насколько что-либо «истинно», а какие из поддерживаемых им ценностей обогащают жизнь и уместны в современном, все более секулярном мире. Понять значение истины для людей – значит принять гармонию между истиной и нашей сущностью; мы созданы для истины. Стремление к истине существует в философии и религии уже тысячи лет, однако Ницше поднимает вопрос: что если истина не просто недостижима, но и вредна? Ценности и убеждения, согласно которым живут фримены, не «истинны», они скорее являют собой «предсказания Бене Гессерит, что очень прочно вошли в их сознание» и служат определенной цели. «Истина», как таковая, бесполезна.

А вот власть – напротив: «Отец как-то сказал мне, что моральные принципы, в большинстве своем основаны на уважении к истине. "Ничто не возникает из ниоткуда", – говорил он. Глубокая мысль, если понимать, какой изменчивой бывает истина» («Дюна»).

Наблюдая за человечеством, Ницше видит его лишенным мифов. Мы утратили то сказочное ощущение, что ребенок испытывает в театре; мы стали слишком циничными, слишком рациональными. Изучая историю, мы делим ее на части и критикуем: лишь «истина» имеет значение, а не то, что «восхитительно». Мифы утратили ценность, ведь они не «истинны». Но, когда мы преподносим историю, как объективную, научную, «ментатную», мы убиваем мифы и религию, которая также «мифическая», обвиняя ее в фальшивости, примитивности, иррациональности и абсурдности. Есть место науке, но есть место и мифам. Бернард Найтингейл отлично подметил в «Аркадии» Тома Стоппарда: