Джеффри Николас - Дюна и философия: путь ментата

Между работами Ницше и Герберта есть два вида параллелей. Первый касается идей – концепции Ницше о Сверхчеловеке, Последнем человеке и вечном возвращении вплетены в великий гобелен «Дюны». Другой вид параллели между произведениями Ницше и Герберта связан со структурой повествования – тем, как история разворачивается. Параллельная структура повествования, отражает идеи, взятые Гербертом из «Заратустры» Ницше.

Сюжет «Заратустры» вращается вокруг «схождения» проповедника Заратустры (примерным прообразом которого послужил исторический Персидский религиозный реформатор Зороастер) со своего горного пристанища, где он медитировал последние десять лет, обратно в мир людской. На своем пути он встречает множество людей, становится свидетелем ряда событий, проповедуя, комментируя и размышляя о том, что он видит и испытывает. С самого начала книги бесноватый шут препятствует ему, преследуя Заратустру и оспаривая его взгляды.

В предисловии к книге изложен базис взглядов Заратустры:

1. Бог мертв.

2. Человек должен преодолеть свою зависимость от морально-этического кодекса, основанного на предрассудках.

3. Человечество, следовательно, превратится в Ubermensch, или Сверхлюдей, что станет ступенью развития, на которой в человеке будут видеть предшественника.

4. «Человек» – лишь стадия развития, он словно канат, натянутый между животным и Сверхчеловеком.

Есть те, кто истолковал это таким образом, будто Ницше говорил, что некоторые люди могут стать Сверхлюдьми, словно он создал руководство по успеху. И ошибочное сопряжение идей Ницше с Немецкой национал-социалистической партией соотносится с такой интерпретацией, тем не менее пусть теория нацизма – в лучшем случае неверное толкование выводов Ницше, ассоциация его идей с нацистскими – одна из причин, почему то, как Герберт использует Ницше, кажется странным. На самом деле Сверхчеловек – образец того, каким должно стать человечество для преодоления своей зависимости от суеверий и определения собственного пути. В своем предисловии, Ницше называет неверно интерпретированную нацистами идею – якобы один тип людей может стать важнее иного – «Последним человеком».

Те, кто знаком с «Дюной», могут заметить сходство с целью плана Лето II: увести человечество от его зависимости от богов в будущее, где, по замыслу Золотого Пути, человек никогда не позволит монолитному мировоззрению или отдельной личности снова доминировать над собой – будь то экономически, политически, религиозно, или как-либо еще.

Между сюжетами «Хроник Дюны» и «Заратустры» существует три четкие параллели, способные подсказать нам, чем структура повествования Герберта обязана «Заратустре». Первая заключается в следующем: В «Детях Дюны», физически слепой, но одаренный пророческим зрением Муад’Диб входит в Арракин после почти десятилетнего отсутствия (прямо как Заратустра, входящий в первый город во время своего первого схождения ). «Проповедник» взбирается по ступеням храма Алии и наблюдает оживленную базарную площадь:

«Внезапно сквозь толпу на площадке что-то пронеслось. У подножия ступеней появились Песочные танцоры… привязанные друг к другу веревками из волокон элаккового дерева. Они явно танцевали так дни напролет, стремясь достичь состояния экстаза. Из их ртов текла пена, а они все дергались и топали под свою таинственную музыку. Хорошая треть из них болталась на веревках без сознания, шатаясь взад-вперед, словно куклы-марионетки. Но тут одна из кукол очнулась, и, кажется, толпа уже знала, чего ожидать».

Повествование в «Книге для всех и ни для кого» (что является подзаголовком книги о Заратустре) развивается подобным образом, когда Заратустра прибывает на рыночную площадь, где «обещано было зрелище – канатный плясун», и немедля начинает свою знаменитую первую проповедь об Übermensch , промолвив:

«Поведаю я вам о Сверхчеловеке. Человек – это этап, что нужно вам преодолеть. Что сделали вы для этого?

Все доселе живущие создания, порождали что-то бо́льшее: предпочтете вы быть отливом сей великой волны, и вернуться к животной ступени, нежели преодолеть человеческую?

Что для человека обезьяна? Посмешище или мучительный позор. Тем же станет человек для Сверхчеловека: посмешищем или мучительным позором».

В обеих ситуациях присутствуют связанные, соединяющие и зрелищные элементы. И в обеих проповедник-пророк использует собравшуюся толпу и реакцию на зрелище, как возможность представить свои учения: аналогично упомянутому отрывку из «Заратустры» в «Детях Дюны» в ответ на смех толпы над видением Песочного танцора о грядущем разрушении Арракина Проповедник воскликнул: «Тишина! <���…> Вы что, не слышали этого человека? Богохульники и идолопоклонники! Все вы! Религия Муад’Диба – не есть Муад’Диб. Он отвергает ваше идолопоклонство и вас вместе с ним!» Уходя, Проповедник оборачивается, демонстрирует образовавшейся толпе то, что он носил в своей сумке, – «высушенную знойными песками человеческую руку» – и восклицает: «Я принес руку Господа, и это все, что я принес!»

Сразу перед входом в город, ставший основным местом событий предисловия «Заратустры», пророк Заратустра повстречал в лесу «святого старца», что знал его еще до ухода в горы. В этой части повествования, когда они уже закончили свой разговор, и сразу перед тем, как он вошел в город и воскликнул «Поведаю я вам о Сверхчеловеке», Заратустра задается вопросом, возможно ли, что «святой старец не слыхал в своем лесу, что Бог умер!». И Проповедник Герберта, и Заратустра выполняют аналогичные задачи, оба одинаково разочаровали и не убедили свою публику.

Когда Заратустра входит в город, первый, кого встречает читатель, – это персонаж бесноватого шута. Канатный плясун является визуальной метафорой учений Заратустры об Übermensch , или «Сверхчеловеке». Вместо того чтобы просто сказать нам, что человек – это этап между животным и Сверхчеловеком, Ницше рисует картину, позволяя нам увидеть того самого человека, как этап между животным и Сверхчеловеком. «Пестро одетый малый, словно шут» мешает продвижению канатного плясуна между башнями, подгоняя его и требуя убраться с пути. В заключение, «испустив дьявольский крик», шут перепрыгивает через канатного плясуна, чем провоцирует его смертельное падение.

Подобно Лето II, чья физическая трансформация в гибрид человека и песчаного червя начинается сразу после того, как Проповедник трясет «Рукой Господа» перед толпой в Арракине, бесноватому шуту нет дела до жизни конкретного канатного плясуна. Лето же заботит лишь Золотой Путь. Лето в данном случае выступает и дьявольским шутом, и Сверхчеловеком, но не из-за новообретенной силы и скорости, а лишь из-за преданности Золотому Пути. Преодоление, о котором проповедовал Заратустра, состоит в превращении не в высшего человека, а превосходящего человека. Аналогично перерождение самого Лето II в гибрид человека и песчаного червя – не то, чего он пожелал бы любому другому человеку, однако для него важно быть неким стрекалом, дабы побудить человечество стать чем-то большим.