Джеффри Николас - Дюна и философия: путь ментата

События, последовавшие за появлением Проповедника в Арракине, продолжают сравнение «Дюны» и «Заратустры». Ближе к концу «Детей Дюны», в разговоре между Ассаном Тариком и Лето во время встречи Проповедника и его сына в пустыне присутствует эпизод, который иначе сложно понять.

Назвав Лето демоном несколько раз, Тарик повторяет: «Ты – демон», на что Лето отвечает «Твой демон… А ты – мой». Это перекликается со структурой встречи Заратустры с дьяволом, а также с идеей превращения в Сверхчеловека, которая сама по себе выступает в качестве бесноватого шута для ускорения изменений. Хотя в «Детях Дюны» есть много промежуточного материала, события и разговоры примерно соответствуют структуре повествования «Заратустры». Концептуальная же параллель идентична.

Вторую параллель повествования придется изложить детальнее, ведь я собираюсь более глубоко исследовать, почему Герберт так активно использует работы Ницше в «Дюне». Для этого стоит принять во внимание события, произошедшие в период между публикацией Ницше, изначальной и последующими публикациями Гербертом «Дюны», и его смертью в 1980-е гг. Подобно тому, как идеи Ницше пересматривались снова и снова на протяжении этого времени, Герберт поставил заявления Ницше о человечестве, в контекст последующих событий.

В одном из эпиграфов книги «Капитул Дюны» «мастер Дзенсуфи» (собственно, мастер Тлейлаксу, но, на тот момент читателю это не известно) говорит: «Человек, проливающий новый свет на банальное и обыкновенное, может вселять ужас. Мы не хотим менять свои взгляды. Опасаемся изменений. "Все важное мне и так известно!" – говорим мы. Появляется Преобразователь и рушит наши старые убеждения».

Использованное здесь слово «банальный» напоминает нам о труде философа Ханны Арендт «Эйхман в Иерусалиме: Доклад о банальности зла», опубликованного почти одновременно с «Дюной». Эта широко обсуждаемая и довольно неоднозначная книга содержит портрет Адольфа Эйхмана, так называемого архитектора холокоста, как ни странно гротескный при отсутствии гротескных черт.

Помимо осуждения Эйхмана за его «чудовищные деяния», Арендт отмечает, что «исполнитель… был самым обыкновенным, заурядным, ничем не примечательным, не похожим на дьявола или монстра» («Эйхман в Иерусалиме»). Она пишет о его деяниях: «если это „банально» или даже смешно, если никакими усилиями невозможно добыть хоть сколько-нибудь жестокого или демонического глубокомыслия из Эйхмана, чем-то обыденным это все еще не назовешь».

В своем сопротивлении событиям Второй мировой войны, человечество столкнулось с проблемой, которую не в состоянии была разрешить исполненная домыслов, пропаганда, осуществляемая всеми участниками этой драмы в последующие десятилетия. Лавинообразные последствия варварских событий, настигнувшие нас в ХХ в., едва ли тянут на то, чего стоило ожидать после войн, которые «закончат все войны». «Как-то так случилось, – размышлял главный персонаж книги Маргарет Этвуд, под названием «Кошачий глаз», – что война так и не закончилась, она лишь разбилась на части и разлетелась в разные стороны».

Пожалуй, проще всего взять работу философа, побуждающего человечество превзойти самих себя, стать больше, чем людьми, стать Сверхлюдьми и отправить ее на свалку истории. Однако Герберт слишком хорошо понимает Ницше, чтобы сделать это. Словосочетание «банальность зла» точно описывает поведение Пола и то, как Герберт преподнес шестьдесят пять миллиардов смертей, приписанных его джихаду под командованием фрименов, пусть нас и неоднократно уверяют, что ситуация много хуже лежала по обе стороны увиденного Полом пути. Тем не менее все это игнорирует тот факт, что путь этот, так или иначе, результат человеческих действий.

Как Герберт размышляет в начале своей статьи 1980 г., под названием «Генезис Дюны», обсуждая истоки своей работы (сразу перед выходом «Бога-Императора Дюны»): «личные наблюдения убедили меня, что в зоне влияния политики/экономи-ки, и в их логическом последствии, войне, людям свойственно передавать право принятия решений любому лидеру, способному укутаться в полотно из мифов общества». Может, Пол и стал частью селективно-генетической программы Бене Гессе-рит, но даже полученное им пассивно генетическое наследие не способно избавить его от дальнейших действий и их последствий. В таком понимании «Дюна» предоставляет собственный отчет о банальности зла – зеркальное отражение проблем, связанных с принятием решений в нашем мире, гобелен, сотканный из нитей нашего собственного «полотна мифов», основу и уток которого мы из-за своих узких взглядов отчаянно пытаемся постичь.

Герберт развивает эту тему в «Генезисе Дюны», пытаясь прояснить, что его оригинальным побуждением было как раз такое зеркальное отображение. Наблюдая за проектом Министерства сельского хозяйства США в дюнах к югу от города Флоренс, штат Орегон, в их попытках остановить движущиеся пески, используя инвазивные и чужеродные виды песколюбки, Герберт был потрясен потенциалом структур мира начала ХХ в. не просто к преобразованию и переменам, но и сохранению в будущем:

«Народные вожди, фанатики, аферисты, невинные, и не такие уж невинные, свидетели – всем им предстояло сыграть свою роль в этой драме. Это исходя из моей теории, что супергерои губительны для человечества. Даже если нам удастся найти настоящего героя (чем или кем бы он ни был), рано или поздно подверженные ошибкам смертные возглавят структуру власти, непременно возникшую вокруг такого лидера.

Колоссальные проблемы возникают, когда человеческие ошибки совершаются в больших масштабах, доступных супергерою».

Герберт далее отмечает, что его «концепция супергероя вызвала беспокойство о том, что экология может стать знаменем для народных вождей и псевдогероев, для искателей власти и других, готовых искать адреналиновый кайф от начала нового крестового похода». Вопреки нынешней осведомленности об этом и частоте появления этой темы в прессе и политике, в ХХI в. предвидение Герберта, пожалуй, не столь удивительное, как это может показаться. И хоть фильм Эла Гора «Неудобная правда» заставляет нас думать, что экологическое знамя – это нечто новое, тенденции, затрагиваемые ныне в массовых (и популистских) кругах – все те же, что были сформированы в течение прошлого века.

Некоторые виды философии принимают на веру то, что философы не должны или не могут заботить себя вопросами истории, разве что те имеют отношение к теории исследования истории или к «истории философии». Другие философы утверждают, что идеи, гипотезы и историю нельзя рассматривать по-отдельности. «Дюна» Герберта определенно принадлежит ко второму лагерю. Она призывает нас не просто избегать такого разделения, но и активно практиковать осмысление истории для философского моделирования человечества. Вместе с тем «Генезис Дюны» поясняет, какой вклад представления Герберта о проблемности «лидеров-супергероев» (он называет Гитлера, Рузвельта, Сталина, Черчилля, Муссолини, Кеннеди и Паттона) внесли в его литературную деятельность: «Герои – это боль, а супергерои – вообще катастрофа. Ошибки супергероев втягивают слишком многих из нас в трагедию». «Дюна» – это сюжетно-ориентированное исследование идей Ницше, в свете событий, случившихся со времени первой публикации Ницше.