Франсуа Федье - «Мир спасет красота». В России

Меня, делавшего лишь первые шаги в переводах из сборника Симоны Вейль «Ожидание Бога» 8, Федье крепко озадачил, сказав, если не ошибаюсь, при второй встрече: «А теперь надо браться за „Тетради“ Симоны. Здесь самое важное». Речь шла о четырех толстых томах общим объемом в три тысячи без малого страниц убористым шрифтом. И через пару недель он с улыбкой вручил мне все эти тома, которые специально для меня получил безвозмездно от своего знакомого, занимающего определенное положение в издательстве «Галлимар». Прошло почти двенадцать лет, и я счастлив сказать старому философу, что мне — неожиданно для самого себя — довелось исполнить его поручение 9.

Переводы, вошедшие в эту небольшую книжечку, — лишь самый малый дар моей сер дечной признательности Франсуа Федье и виновнице нашей с ним встречи (равно как и других необычайно важных для меня встреч и открытий) — Ольге Седаковой, отмечающей в этом году свое семидесятилетие.

Εις πολλά ετη, διδάσκαλοι!

Петр Епифанов

Пущино-на-Оке, ноябрь 2019 года

***

Выражаю глубокую благодарность Ольге Лебедевой и Хорхе Асеведо Гуэрре, профессору Университета Чили, переводчику трудов Франсуа Федье на испанский язык, за консультации, важные для понимания, перевода и комментирования текста. П. Е.

В этом году работа, которую мы вели совместно четыре года, будет проходить по-новому: сегодня у нас не семинар, а доклад.

Несмотря на изменение формата, мы продолжаем всё ту же работу. Именно поэтому начну с напоминания о том, что мы пытались рассматривать прежде. Но сперва позвольте сказать несколько слов о работе, которую я только что упомянул, о работе семинара. Мы встречались уже трижды, но на самом деле, возможно, до сих пор не осознали в достаточной степени главную ценность семинара.

В чем она заключается? Попросту говоря, в том, чтобы предложить каждому из участников встать лицом к лицу с тем, что дано для размышления, во всем присутствии ума, на которое он способен. В этом смысле семинар, когда многие стараются объединить свои усилия в разработке вполне определенной темы, является незаменимой возможностью познать на опыте, что мышление прежде всего не субъективная (тем более не солипсическая) деятельность, но всегда предполагает что-то другое 10.

Прежде всего, по обыкновению, мы понимаем это другое как некое alter ego. И так как в семинаре нас много, но каждый — другой, уже само разнообразие индивидуумов сулит возможность взаимного обогащения. Я далек от мысли пренебрегать этим аспектом: в эпоху безудержного индивидуализма стоит обратить внимание на то, что именно положительного может быть в подлинно коллективном труде, — хотя выражение «коллективный труд» рискует увлечь нас в направлении, противоположном тому, в котором я стараюсь двигаться.

Ибо то другое, о котором я говорю, не есть прежде всего alter ego. Как разъяснить смысл инаковости 11этого alter в обход ego? Вспоминаю фразу, прочитанную мной в одном из курсов Хайдеггера, которая помогает рассеять туман вокруг этого вопроса. Вот эта фраза, как я сохранил ее в памяти:

А отличается от В. Пусть так. Но если бы

А и В не были, и одно и другое, настолько же отличными от «есть», они не могли бы даже явить себя как отличающиеся друг от друга.

Другими словами: всякое онтическое различие (всякое различие между двумя сущими 12) предполагает различие онтологическое (различие между тем, что есть, и самим бытием 13).

Итак, прошу вас учесть: собравшись здесь вместе для общего дела (та ситуация, которую Платон называет συνουσία), мы имеем замечательную возможность получить опыт той фундаментальной инаковости, которую Хайдеггер именует «онтологическим различием». Отметим для начала, что, исходя из этого, инаковость саму следует стараться рассматривать иначе — иначе, чем мы понимаем ее по привычке, иначе, чем согласно той дифференциации, что вводит нас в заблуждение: т. е. в силу различия между двумя сущими. Итак: чтобы не зацикливаться на различии «точек зрения», лучше попытаемся оценить различие между любой точкой зрения и тем, что есть. А для этого прежде всего не будем упускать из виду нашу возможность быть множеством — не множеством отдельных индивидов, но множеством человеческих существ, то есть множеством поводов быть внимательными к подлинной инаково- сти. Ибо, скажем так, примета единственного способа бытия, характерного для нас, людей, — это способность быть нацеленными на онтологическое различие, потому лишь, что мы не можем существовать без того, чтобы быть общностью.

Первое упражнение, которым мы совместно занялись, как помните, состояло в попытке проследить развитие 14идеи тоталитаризма, как мы понимаем его сегодня, из прежней его концепции, преобладавшей до того, как «тоталитарные системы» обнаружили наконец свою преступную природу во всем ее размахе.

И тогда первым итогом нашего анализа была констатация того, что до этого разоблачения (для нацизма оно стало полным и окончательным с концом Второй мировой войны, но так называемым «коммунистическим» режимам удалось до начала 1970-х годов сохранить «в целом положительную» 15репутацию) сам термин «тоталитаризм» не воспринимался как однозначно порицательный. Чтобы показать это изменение, напомню вызывающую сегодня удивление фразу папы Пия XI, который, обращаясь в 1938 году к христианам-синдикалистам, заявил: «Церковь тоже тоталитарна» 16.

Прошу вас правильно понять смысл этой ремарки. У меня не было намерения позволить себе хоть малейшую насмешку, в особенности по отношению к папе Пию XI, поручившему кардиналу Пачелли составить энциклику «Mit brennender Sorge» 17.

Отсюда переходим ко второму замечанию: если для понимания термина «тоталитарный» таким же образом, как понимали его современники Пия XI, от нас требуется отбросить то значение, в котором термин этот сегодня однозначно воспринимается, тогда мы должны быть в состоянии восстановить то положительное содержание, которое он мог иметь. Нет ничего проще: достаточно вспомнить, в каком контексте и откуда идея «тоталитарного» получает свой смысл. Но этот контекст и эта область суть не что иное, как контекст и область философской логики, а именно то, что со времени приспособления логики к схоластическому языку называется всеобщим 18.

Мой тезис, если это звучит не слишком высокопарно, в том, что мысль о «тоталитарном» есть предельное воплощение старой логической темы всеобщего. Это могло бы наметить весьма интересные маршруты исследования для профессиональных философов; например, уточнение концептов, с помощью которых философы формулируют понятие «тотальность» 19. Так, Кант уделяет особое внимание выделению внутри самой тотальности нескольких очень разных смыслов, в силу чего слово «тотальность» объединяет разнородные значения (как universalitas, так и universitas 20, если прибегнуть к латыни). Смысл моего тезиса в том, что философская мысль оказалась бессильна сохранить для всеобщего подобающий высокий статус, позволив всеобщему соскользнуть к единообразию 21. Почему? Не бесполезно побеседовать об этом недостатке, тем более что это позволит нам сделать важное замечание относительно собственной задачи философии.