Вольфрам Айленбергер - Время магов. Великое десятилетие философии. 1919-1929

С сердечным приветом, пожалуйста, напишите поскорее.

Ваш Вальтер [79] GB. Bd. II. S. 87ff. .

Если отвлечься от рафинированности избранного тона, эти строки вполне могли бы принадлежать молодому берлинскому докторанту 1997, 2007 или 2017 годов: рынок жилья – сущая катастрофа, родители выматывают все нервы, университетам постоянно урезают финансирование (треклятый капитализм!), места в детском саду нигде не найдешь, и, если ничего не получится, сойдет и творческая коммуна за городом… А перспективы трудоустройства? Тоже толком ничего не знаю. Что-нибудь связанное со сми, лучше всего – в издательской сфере.

Читатель чуть ли не воочию видит перед собой прямо-таки карикатурную версию не имеющего особых планов, финансово избалованного незаурядного таланта двадцати восьми лет от роду, который медленно, но верно приходит к осознанию того, что мир вовсе не дожидался гения, каким он безусловно себя считает. Единственный конкретный источник дохода Беньямина в этот период – графологические анализы. Сегодня он был бы консультантом по стилю и качеству жизни или по фэншуй.

Итак, в 1920-м Беньямин находится на верном пути в переполненное академическими амбициями прекарное существование. За солидную сумму в 30 000 рейхсмарок, которую он выбивает для быстрого старта в новую жизнь, уже спустя всего три года он не сможет купить для себя и семьи даже бутерброда. Отныне, если и есть в жизни Беньямина постоянный шаблон, так это безошибочное умение совершенно не вовремя принимать неверные решения. И еще одно качество, характерное для него на протяжении всей жизни, отчетливо проявляется в этом письме. Оно касается общения с людьми, которых Беньямин называет друзьями. Начиная с 1920 года, очень нелегко обнаружить хотя бы одно его письмо, где бы он не просил своих друзей о того или иного рода поддержке – прежде всего финансовой, – наряду с весьма обстоятельными извинениями, отговорками или объяснениями, почему те или иные предшествующие договоренности либо обещанные ответные услуги с его стороны выполнить, увы, не удалось. Правда, дружба с Шолемом (они начинают называть друг друга на «ты» лишь осенью 1920 года) остается для Беньямина дружбой par excellence [80] По преимуществу ( франц .). – несмотря на то, что она омрачается этой манерой вечных просьб и потребительского отношения. К тому же Беньямин на несколько лет старше Шолема, что поначалу давало ему определенное преимущество зрелости и знания. И это тоже типично, ведь Беньямин предпочитает дружить под знаком признанной обеими сторонами иерархии знаний.

Мучительно ощущаемой по окончании учебы бесцельности и незащищенности существования – современная социология говорит о беспокойной беспомощности этого жизненного этапа как о «фазе камбалы», означающей период бесцельных метаний и прозябания, – можно противопоставить либо полную сосредоточенность на единственном и главном проекте, либо упреждающую открытость совершенно новым профессиональным путям. Беньямин, как и следовало ожидать, не выбирает ни ту, ни другую стратегию. Хотя перспектива получить оплачиваемое место в Берне рухнула – его жена тоже безуспешно старается найти постоянную работу в Швейцарии, где жизнь изрядно вздорожала, – он упорно держится плана написать вторую диссертацию. Сколь ни малы шансы на будущую профессуру, с профессиональной точки зрения университет в эти годы остается его мечтой. Следуя новейшим академическим и, в частности, философским тенденциям, Беньямин думает защититься по «специальной теоретико-познавательной теме», которая «входит в большой круг проблем Слова и Понятия (языка и логоса)». Причем он рассчитывает раскрыть эту – как мы видели, чрезвычайно интенсивно исследуемую – тематическую область совершенно по-своему, новаторским образом, а именно путем обращения к философии языка средневековой схоластики. Так, в сочинениях Дунса Скота Беньямин усматривает намеки на философские мотивы, близкие его собственным лингвофилософским догадкам, изложенным им в работе 1916 года «О языке вообще и о языке человека» [81] GS. Bd. II-1. S. 140–157. . А потому намерен легитимировать собственные тезисы обращением к этой, во многом забытой, традиции и тем самым возбудить к ним интерес, несмотря на кажущиеся отсутствие связи между современной логико-аналитической философией языка и средневековыми, подпадающими под рубрику богословия лингвистическими спекуляциями. Сам по себе план блестящий. Только вот уже реализованный другим человеком в диссертации 1915–1916 годов. А именно Мартином Хайдеггером – бывшим и давно нелюбимым сотоварищем Беньямина по фрайбургским лекциям. О существовании работы Хайдеггера Беньямин узнал в феврале 1920-го от Шолема. «О книге Хайдеггера я ничего не знал», – признается Беньямин в ответном письме и в декабре 1920 года, после многомесячного молчания, сообщает Шолему следующую оценку:

Я прочитал книгу Хайдеггера о Дунсе Скоте. Поверить невозможно, что можно успешно защитить такую работу, ведь для ее создания не требуется ничего , кроме большого прилежания и владения схоластической латынью, и, невзирая на весь философский антураж, вся она, по сути, всего лишь хороший переводческий труд. Жалкий подхалимаж автора перед Риккертом и Гуссерлем не делает чтение приятнее. Философия же языка Дунса Скота в этой книге толком не раскрыта, и поэтому задача остается невыполненной [82] GB. Bd. II. S. 108. .

«Жалкий подхалимаж», «большое прилежание», «толком не раскрыта» – лексикон, знакомый, в том числе, и по перу Хайдеггера: так он пишет, когда под прикрытием доверительного письма дает оценку работе какого-либо уважаемого коллеги. Позиция Беньямина касательно академической процедуры и диссертаций – в точности хайдеггеровская, вплоть до выбора слов. То же агрессивное высокомерие, та же нарочитая беспощадность, то же стремление к полному уничтожению конкурента. Два представителя одного поколения непримиримо враждебны и всё же по своим философским задаткам и характеру чрезвычайно близки друг другу, словно разнояйцевые близнецы, которые при всем сходстве манер и интересов, повзрослев, умеют особенно глубоко друг друга ненавидеть.

Действительно, те самые мысли, которые должны были составить системный каркас диссертации Беньямина, находились и в центре хайдеггеровской диссертации «Учение Дунса Скота о категориях и значении» [83] В кн.: Heidegger. GA. Bd. 1. (1916). Оба философа говорят – с Дунсом Скотом в качестве авторитетного поручителя – об отношении человеческой речи (а тем самым – мышления) к языку Бога. Возможно ли вообще сравнивать способ, каким Бог мыслит, описывает и познает мир, со способом, которым это делает человек? И, если да, то как точнее определить это предполагаемое соотношение? Вдруг между ними на самом деле нет ни малейшего сходства? Как же тогда человек вообще может когда-нибудь по-настоящему познать мир – творение Божье?