Паскаль Брюкнер - Недолговечная вечность: философия долголетия

Целомудренный, нежный и чувственный

Как известно, кризис в браке, заключенном по любви, возникает из-за увеличения продолжительности жизни в не меньшей степени, чем из-за непостоянства человеческого сердца. Клятва верности в 20-летнем возрасте в XVII или в XVIII веках, когда смерть уносила вас между 25 и 30 годами, не имела того смысла, который имеет сегодня: произносить такую же клятву в 2019 году, возможно, означает, что впереди вас ждут еще 60 лет совместной жизни. В этой жизни, помимо вечно болезненного вопроса походов «налево», у супругов появляется надежда на возможность повторного брака, который стал более доступен с точки зрения закона. В демократических странах развод теперь является простой, правда, неизменно дорогостоящей формальностью (сейчас можно развестись даже по интернету). После 55 или 60 лет дети, как правило, выросли, пенсия не за горами, и перед обоими супругами открываются новые горизонты. Мысль о том, чтобы попытать счастья в новой семейной идиллии, бродит в умах немалого числа людей. В 60 лет разводятся не меньше, чем в 30, и среди тех, кто покидает семью, большинство — женщины.

Не имеет значения, как мы жили до этого, привыкли мы к бесстыдным объятиям или к сдержанным ласкам, самое важное сейчас — не то, как назвать эти отношения, важно отдаваться им со всем пылом, добровольно и самозабвенно. Скромность и стыд в разговорах на эти темы нужно оставить самим заинтересованным сторонам. Миф это или реальность, но из некоторых статистических данных следует, что женщины, много занимающиеся любовью, живут дольше. Поприветствуем эту прекрасную новость, даже если в этом отношении все же рекомендуется быть осторожными [8]. «Мне 74 года, — говорила Джейн Фонда в начале этого века, — и моя сексуальная жизнь еще никогда не приносила мне столько радости». Порадуемся за нее и поверим ей на слово. Единственное, что можно сказать наверняка: любовь во всяком возрасте пробуждает нас к жизни, оправдывает наше существование. Я становлюсь творцом другого, лелея его в своих объятиях, так же как и он сотворяет меня вновь. «Сказать кому-то „я люблю тебя“ — все равно что сказать „ты никогда не умрешь“» — восхитительное утверждение Габриэля Марселя. Любить — это еще и радоваться самому существованию другого, радоваться тому, что ты еще жив и можешь каждый день говорить ему о своей любви. Вдвоем всегда лучше наслаждаться радостями жизни, спасаться от бессмысленности бесконечной череды дней, находить красоту в мелькании будней. Что ты делал сегодня? Ничего особенного, но это будет совсем разное «ничего», если я смогу во всех подробностях поделиться им с тобой или если мне придется бормотать о нем себе под нос в одиночестве. В каждое мгновение нам нужно благосклонное ухо, в которое мы могли бы прошептать о нашем беспокойстве, о наших горестях, мы сами в каждое мгновение призваны выслушать другого, чтобы его утешить или дать ему совет.

Общность вкусов и предпочтений, внимание к мелочам в жизни друг друга объединяют двух людей больше, чем громогласные заявления. Недолговечность и хрупкость всего человеческого никогда не ощущается столь же сильно и не бывает столь же волнующей, как в мгновения, проводимые вместе. Пара, живущая в мире и согласии, — это непрерывная беседа, это общее увлечение чтением, путешествиями, общий интерес к новым знакомствам. Каждый должен беречь свой алтарь — то, чем он особенно дорожит, к чему относится с нежностью: семья, дети, друзья и возлюбленные, без которых он бы зачах от тоски. Главное — сохранять в себе неугасимый пыл, пусть и с оттенком сомнения или грусти. До тех пор, пока глаза полны страсти, руки могут ласкать, а губы — целовать, в нашей груди, будь нам хоть 80 лет, бьется молодое бодрое сердце и наполняет нас волей к жизни.

В молодости мы можем выбрать аскетизм вместо чувственных наслаждений и закалять свой дух, борясь с желаниями собственной плоти. Но наступает момент, когда пожирающий нас изнутри огонь гаснет, когда страшно становится не то чтобы желать слишком сильно, а не желать вовсе. Закоснелость нашего тела предвосхищает закоснелость сердца. Это присущее стоикам стремление сделать душу невозмутимой, непроницаемой для эмоций, желание стать человеком, который «ни на что не надеется и ничего не боится» [9] (Сенека) и довольствуется тем, что, увы, является не верхом самообладания, но простым, плоским и невыразительным описанием конца человеческой жизни. Наши предки — от классического периода Античности и вплоть до XVII века — опасались бурных страстей, следствием которых для человека были беспорядок в душе и бесчестие, мы же более всего боимся несостоятельности наших чувств, утраты плотского влечения.

Это проблема контроля над собственными чувствами: со временем она решается так хорошо, что становится больше нечего контролировать, и все нужно заново пробуждать к жизни. Когда-то желание описывалось как поток, сносящий на своем пути все условности: против него следовало воздвигать плотины и строить запруды. К сожалению, поток этот быстро иссякает, превращаясь в тоненький ручеек, который то меняет свое течение, то пересыхает. Кто из нас не был бы готов на все, лишь бы вновь познать чудо зарождающейся привязанности или даже вечной любви? По- настоящему жил тот, кто в текучем времени встретился с вечностью, испытав любовь и дружбу, и ощутил, как близко его существование к бытию. Истинной трагедией станет однажды прекратить любить и желать, досуха исчерпать этот двойной источник, связывающий нас с миром и другими людьми. Противоположностью сексуальной активности является не воздержание, а усталость от жизни. Как говорил великий блаженный Августин: «Дай мне целомудрие и воздержание, только не сейчас». Жизнь отвечает «да» жизни, бытие лучше, чем небытие, желание предпочтительнее апатии. Как только замолкают Эрос и агапе — это значит, что Танатос уже одержал победу.

Прощание старых супругов

Мы часто даже не замечаем, как они проходят мимо нас: тот, кто крепче духом, поддерживает того, кто покрепче телом, — как слепой, объединяющийся с хромым, чтобы одолеть путь; каждый шаг дается им с трудом, они будто просят прощения, что всё еще существуют, они съеживаются в размерах, но упорно цепляются за жизнь. Они кажутся такими хрупкими и неустойчивыми, что боишься, что они вот-вот рассыплются. Они плохо видят, едва слышат, все их тело слегка подрагивает. Они подолгу сидят в ожидании на вокзалах, в очереди к врачу, в приемной администрации; беспокоясь, часто смотрят то на наручные, то на настенные часы, всегда встревоженные и растерянные в мире, которому нет до них никакого дела, который давно сбросил их со счетов. Малейшее препятствие, техническая сложность приводит их в полную растерянность. Ходить за покупками — даже просто за хлебом и молоком, — нести сумку с провизией, набирать код камеры хранения в магазине, снимать деньги в банкомате для них сущее мучение. Каждый выход на улицу, каждый поход куда-нибудь представляет для них риск. Мелкая шпана норовит их ограбить, вырвать из их рук вещи, старается запугать, повышая на них голос. Простая поездка на автобусе или в метро — целое испытание. Стоит немного отклониться от маршрута, сделать один неверный шаг — и случится катастрофа. Подняться или спуститься по лестнице сродни пути на Голгофу, нужно останавливаться после каждого марша, чтобы перевести дух. Будьте милосердны к самым слабым и уязвимым!